Редкие девушки Крыма. Роман - Александр Семёнов

Никаких причин для этого я не видел. Утром всё было хорошо, ночью, вчера, неделю назад, месяц… Ни одного намёка.

– Нашла кого-то другого? – спросила моя пустая оболочка, пока сознание, опрокинутое этой новостью, слушало отсчёт: «семь… восемь… девять…»

– Да. То есть… Не знаю, ничего не знаю! – воскликнула Таня и продолжала тише: – Просто всё изменилось. Хотела уйти, пока тебя не было, оставить письмо, но не могу. Решила дождаться…

Села на кровать и в голос расплакалась. Я и раньше видел её слёзы, но то были капли на ресницах, а сейчас… Даже не представлял, что она способна на такой бурный поток.

…Недавно пошла заниматься в автошколу, на днях, смеясь, рассказывала, как пытается отучить инструктора, старичка-боровичка, называть её Танькой. «Я Татьяна Андреевна!..»

– Что ты выдумываешь, Таня? – спросил, присев рядом.

– Надо, – выдавила она и обхватила меня за плечи. – Сашка, ты всегда будешь для меня самым лучшим и самым главным… но так надо.

– А как же «всё изменилось»?

– Кроме этого…

И зарыдала сильнее. Я чувствовал, что она говорит правду о самом лучшем и главном, просто с кровью, по живому себя отрывает.

– Никуда тебя не отпущу, – сказал я.

Таня молча вздохнула, и почему-то именно в этот миг я понял, что её решение окончательно, держать бесполезно. И, когда она поднялась, не шевельнул и пальцем.

– Я возьму немного? – взглядом указала на ящик, где мы хранили сбережения. – Четверть?

– Да хоть всё.

– Не надо всё… Четверть.

– Что скажу Свете с Вадимом?

– Придумай что-нибудь. Сашенька, только не сердись. Пожалуйста. И не ищи, я сама найду, если что… Здесь или там, – кивнула в сторону Проспекта Ветеранов.

«Катись на здоровье», – мысленно сказал я в тупом раздражении. Кажется, поработала без меня, вывезла многие вещи, сейчас при ней были только спортивная сумка и небольшой чемодан. И не думай, что помогу вытащить их. И мне всё равно, ждёт ли тебя кто-нибудь на улице, с машиной или без. Иди к чёрту со своим спектаклем.

Подошла, наклонилась, коснулась губами моих губ. Я отдёрнулся, как от кипятка.

– Понимаю, – сказала Таня. – Но всё равно… Саша, я люблю только тебя, знай это. И всегда любила, ещё до виноградника, и буду до самого конца. Прости.

Я даже не закрыл за нею дверь, так до утра и просидел.

Через день я встретил на Московском вокзале Свету и Вадима Карапетовых и на вопрос: «Почему один?» – выложил всё как есть. Они были ошеломлены.

– Не переживай, Саня, вернётся, – утешала Света по пути домой.

– Да всё в порядке. Ничего страшного не произошло.

Они гостили неделю и успели выполнить всё, что наметили. Света, добрая душа, время от времени принималась успокаивать, но быстро умолкала, видя, что я и так спокоен. Я будто вернулся в то время, когда мы собирались на Мишином ранчо и не надо было думать, где Таня, искать её, когда без неё невозможно было представить жизнь. Пришёл в школу – увидел Таню, позвонил – сняла трубку, открыла дверь; вот и сейчас, казалось, появится с минуты на минуту, наведёт «Лейку»… Я был настолько спокоен, что даже пел под гитару любимые песни Светы:

И другие. А погода была замечательная, и на ночь глядя мы собирались гулять. Света возражала:

– Знаю, какие личности по улицам шляются. А вы… И ты, Саня, чёрный, а у Вадика на носу написано: Карапетян! Сидели бы дома!..

– Молчи женщина, – отвечал Вадим, не выделяя паузой обращение, и все трое смеялись.

– Тогда идём, – говорила Света, и мы ходили по улицам иной раз до утра и никого подозрительного не встречали: кругом были такие же мирные бродяги, девушки в коротких юбках среди заколдованного камня, плавучие дискотеки на Фонтанке и Мойке, зазывалы на ночные экскурсии, школьники с гитарами. Даже удивительно, – думал я, – какая ерунда приснилась, как легко её пережил…

– Найдётся, – сказала Света на прощание, – подожди ещё несколько дней. Спрошу наших, вдруг кто знает?

– Спасибо, но не надо, – ответил я и, придя домой, несколько дней по инерции думал, что и правда сейчас повернётся ключ в скважине, откроется дверь. Свой ключ, уходя, Таня оставила, но вдруг есть запасной… Я даже звонил ей, но телефон был выключен или вне зоны действия сети.

А потом меня накрыло. Не дождавшись, собрал её забытые вещи – что-то из одежды, белья, – сложил в пакет и вынес к свалке: может быть, кому-то пригодится. Туда же отправились барабаны. Книги сохранил, но несколько тетрадей, все письма и фотографии сжёг за городом на костре. Их было так много, что дома просто бы не справился. Возвращаясь электричкой, с похудевшим вдвое рюкзаком, не чувствовал ни раскаяния, ни вины. Тем же вечером напился в чудовищную сине-зелёную водоросль. Никогда ещё таким не был и потому не знал, как поведу себя, что буду делать: может, захочу прыгнуть в Зимнюю канавку или набить лицо первому встречному?.. Агрессия наружу не полезла, видно, нет её в моей природе, а вот желания излить душу целому свету – хоть отбавляй. Сохранились обрывки воспоминаний о том, как привязался к студенческой компании, тоже не очень трезвой, не давал покоя рассказами и в конце концов меня стали чуть ли не волоком таскать за собой, прикрывая от милиции. Проснулся с набитым булыжниками черепом в незнакомой квартире, и улыбчивая девушка поднесла стакан пива со словами: «Подобное подобным». Запах подобного был так ужасен, что я прошептал: «Оставьте, дайте спокойно умереть…» – однако не умер и через полчаса вполне бодро ходил, разговаривал, пил чай. Голова совсем не болела, только спиртного не мог видеть ещё месяца три и понял, что алкоголь – не моя стихия. Никаких моих заслуг в этом нет, ни силы воли, ничего особенного, просто так устроен организм.

Позвонил Таниным однокурсницам, чьи телефоны помнил, – новостей не услышал ни от кого. Позвонил Лере, с которой Таня всё время была на связи.

– Да что ты говоришь! – ахнула Лера. – Нет, не знаю… Как раз собиралась позвонить, закрутилась, три недели не разговаривали…

– Теперь бесполезно звонить. Если только нет секретного телефона.

– Не слышала о таком… Свяжись с родителями, вдруг что-то подскажут?

– Не хочу.

Адрес Таниных родителей я помнил частично: город, улица. Мог бы попробовать найти дом с квартирой, не такой огромный Елец. Но должна быть и гордость хотя бы маленькая.

– Ну как знаешь, – ответила Лера, – я всё-таки поинтересуюсь. Если что, скажу.