Опекун - Слава Доронина

Желание исчезнуть с лица земли только возросло.

Конечно, жизнь не кончалась на том, что моя первая любовь оставила мне только разбитое вдребезги сердце. Но у меня не было сил встать с колен, выпрямить спину и, гордо вздёрнув подбородок, двигаться дальше. Я ещё была к этому не готова. А вчерашний гость только всё усугубил своим внезапным появлением.

Но человек не может страдать вечно. Какой бы сильной ни была его боль или отчаяние, наступает момент, когда «прозрение» выталкивает его на поверхность, и он понимает, что пришло время двигаться дальше.

То же самое случилось и со мной.

Выстрадав свою чашу боли, переспав с ней не одну ночь, я поняла, что наконец-то устала. Устала думать об одном и том же, осознав, что не в моей власти что-либо изменить. То, что случилось, уже никак не исправить. Я была полностью опустошена, словно испита до дна, но мой мозг полностью очистился от чёрных мыслей, которые разрушали изнутри. Я сидела за рабочим столом, по которому были разбросаны многочисленные наброски рисунков, и смотрела в календарь.

Сегодня прошёл ровно месяц с того момента как Марк решил окончательно вычеркнуть меня из своей жизни. И почти неделя с того дня, когда я его прогнала.

Последние дни моим основным и главным занятием стал сон. Я больше не плакала и не думала о том, что я ничтожное. никчемное создание с разрушенной душой.

Непонятно откуда взявшееся спокойствие и безразличие ко всему заметно упростили моё жалкое существование. Теперь же на смену дикой отчуждённости от мира пришло странное желание быть нужной хоть кому-либо. Чтобы о тебе проявили заботу, погладили по голове, утешили и просто посидели рядом.

Испортившиеся за эти дни отношения с Маршалом и Селеной отложили должный отпечаток в душе, и я к своему стыду впервые за всё это время почувствовала вину перед этими людьми. Но никогда не поздно что-либо исправить… Именно этим я намеревалась заняться в ближайшие дни.

Проснувшись глубокой ночью от сильной жажды. я открыла глаза. Казалось, не выпей я глотка воды, то от меня останутся только высушенные кости и сморщенная кожа. Кое-как встав с кровати, я прошлепала босыми ногами к столу. Графин с водой, стоявший на нем, как назло оказался пуст. Чтобы никого не перебудить, я тихонечко открыла дверь и спустилась на первый этаж Залпом опустошив несколько стаканов, я удовлетворенно улыбнулась.

«Так-то лучше, — подумала я про себя и налила воды в графин, чтобы не спускаться снова на кухню, когда мне опять захочется пить».

Мечтая оказаться в тёплой кровати, я вышла из кухни. Меня постоянно клонило в сон. Сказывалось ослабленное состояние организма, который, к слову сказать, я сама довела до сильного истощения.

В гостиной тускло горел свет, по стеклам барабанил дождь, а в доме было так тихо и одиноко, прямо как и в тот вечер, когда на пороге моего дома появился Генри.

Замерев на лестнице, я всего на несколько секунд предалась неприятным воспоминаниям. Если бы я настояла поехать тогда вместе с Марком или, на крайний случай, не отпустила Маршала… Всё могло бы сложиться иначе. По телу прошёл рой неприятных мурашек, когда я вспомнила домогательства и бранные слова бывшего опекуна. В глубине гостиной послышались какие-то звуки, и я вздрогнула, всматриваясь в темноту. Приближающиеся шаги и четкие очертания мужского силуэта, очень похожие на Генри вызвали приступ паники и сильное головокружение.

— Генри… — испуганно прошептала я его имя, оцепенев от ужаса.

Графин с водой выскользнул из рук и с громким звоном приземлился на пол. Вода вперемешку с битым стеклом растеклась у моих ног небольшой лужицей. Я вскрикнула от испуга и сделала неосторожный шаг в сторону, чудом не наступив на битое стекло. Ухватившись за перила лестницы, я судорожно переводила дыхание.

— Кейтлин! Ты не поранилась? — голос Марка окончательно выбил почву из-под ног и последнее, что я запомнила, были встревоженное лицо мужчины в полумраке и чувство, будто лечу в глубокую пропасть.

Глухой стук капель дождя по стеклу отдавался в висках, словно кто-то трезвонил в колокола. В голове была каша. Руки и ноги нисколько не слушались. И лишь что-то холодное, приложенное ко лбу, частично компенсировало это ужасное состояние.

— Кейтлин! — мне снова мерещился голос Марка. Или же всё-таки нет? Приоткрыв глаза, я увидела сидящего напротив мужчину — небритого, с пролёгшими чёрными кругами под глазам. Он мало напоминал всегда сияющего и ухоженного Марка, но это был он. Не Генри, как мне изначально померещилось. Наверное, у меня уже вконец помутился рассудок на фоне пережитых расстройств. Марк прижимал к моему лбу ткань, смоченную холодной водой. Судорожно сглотнув, я предприняла попытку оторвать тяжелую голову от подушки и занять сидячее положение.

— Прости, — я взяла из рук Марка влажное полотенце и положила себе на колени. — Мне показалось, что… это был Генри, — я перевела дыхание и заглянула в лицо мужчины. — Что ты здесь делаешь?

— Присматриваю за тобой и домом. Селена и Маршал уехали отдыхать, — я провела параллель между словами Марка и тем, что и в самом деле, последние дни в доме было подозрительно тихо и не пахло едой.

— Как давно их нет? — мои губы еле шевелились, я как завороженная смотрела в его глаза.

— Они уехали вчера вечером, — я непонимающе помотала головой. Этого просто не может быть. Селена бы обязательно сказала мне о том, что они с Маршалом уезжают. Они бы попрощались со мной…

— Почему ты здесь, а не в Лондоне рядом… с семьей? — замешкалась я на последнем слове, потому что подумала про его новоиспеченную жену, которая теперь тоже имела прямое отношение к этому слову. — Марк прищурился и внимательно посмотрел на меня.

— На тебе лица нет. Давай поговорим обо всём потом.

Марк был явно чем-то расстроен. Я буквально ощущала витавшее в воздухе напряжение, исходившее от него. Он подхватил меня на руки и понёс наверх.

— Что ты делаешь? — недоумевала я.

— Не хочу, чтобы ты поранилась об стекло, — коротко ответил он. Его тёплые руки обдали жаром оголённую кожу.

— Но ведь оно разбилось внизу. а моя комната на втором этаже, — Марк ничего не ответил, продолжая подниматься с моей ношей в руках и, дойдя до комнаты, с силой толкнул ногой дверь. Та глухо ударились об стену.

Его запах проникал глубоко в лёгкие, в какой-то степени отрезвляя и в то же время одурманивая ещё сильнее. Я была не в силах больше бороться со своими чувствами к этому человеку. Я всё ещё любила его…

Всё в этой жизни предельно: просто в какой-то момент ты понимаешь, что не можешь испытывать боли больше, чем её есть на самом деле, а твоё сердце не вместит никаких других чувств, кроме любви. И что бы там ни происходило за бортом мировоззрения — это всё незначительно, потому что в каждой клеточке тела жило нечто большее, чем просто жизнь. Никто на Земле не вправе самостоятельно лишать себя жизни, ровно, как и шанса быть счастливым и любимым.