Купидон стреляет трижды - Ирина Славская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пошла на сделку со следствием.
– И сколько она получит?
– Суд будет решать. Но если учитывать, что от ее действий пять трупов и один чудом выживший, то лет одиннадцать.
– Почему так мало? Пять человек убила…
– Она не собиралась убивать.
– Как это не собиралась?
– Дело в том, что эти таблетки сами по себе не убивают. Она и ее друг таблетки принимали и ничего. Оба живы.
– Не поняла…
– Эти таблетки она украла.
– У Бориса?
– У него. Он ее заказал на дом по объявлению для оказания интим услуг.
– Она пришла и нашла таблетки?
– Нет. Он сам ее угостил. Для большего кайфа, как он ей сказал.
– Какой идиот. А она его отблагодарила за угощение тем, что украла себе волшебных пилюлек.
– Много украла?
– Прилично. Ей бы надолго хватило.
– А не решила ли она переквалифицироваться в наркокурьера? Надоело оказывать интим услуги, вот и сменила амплуа…
– Думаешь?
– Те парень с девушкой, которые в деревянных домиках на детской площадке умерли. Они же пара. Они ее для интимных услуг навряд ли заказали бы. Врет вам нагло. Она решила приторговывать этими таблетками. И у Бориса подвязаться курьером хотела.
– Про это я не подумал.
– Она хочет, чтоб убийство выглядело случайностью, поэтому голову вам морочит.
– Оно и есть случайность. Просто эти таблетки несовместимы с алкоголем. Все, кто помер, пили спиртное.
– И немец пил?
– Чуть-чуть. Он в центре с ней пиво пил в пивной. Случайность. Она просто о побочке не знала.
– Но распространять она точно собиралась. За распространение наркоты ее тоже судить будут?
– А как же. И за хранение, и за все остальное. Я сделал все, что мог.
– Остальное суд будет решать? Наш самый гуманный суд в мире…
– Не беспокойся. По таким статьям обычно много получают. Там родители Саврасова про какие-то дневники говорили.
– Не отдам. Не сейчас, по крайней мере…
– Когда?
– Сама сначала прочту. Мне нужно понять, что он хочет сказать.
– А что-нибудь интересное там для нас есть?
– Для вас ничего. Иначе я бы вам их отдала.
– Тогда не надо. А что про Корнеева младшего слышно?
– Пока ничего. Работаем.
– Поторопись, пожалуйста. Меня сроки поджимают.
– Ну ты и нахал. Ты сколько дел закрыл и до суда довел?
– А труп Саврасова все висит…
– Тут согласна. Не порядок в танковых войсках. Но мы работаем…
– Тогда на созвоне?
– Угу.
Ушел полицейский. Только села за чтение второго дневника, как дверь открылась. Потом запоздало в нее постучали. Толстозадая медсестра стоит на пороге. Нахально так на меня смотрит. Никакого смущения…
– Здравствуйте.
– Что надо? Тебя стучать в дверь не учили?
– Я постучала.
– Сначала вошла без разрешения, потом постучала. А воспитанные люди так себя не ведут. Впрочем, откуда у тебя воспитание?
– Из-за вас меня уволили.
– Уволили тебя из-за того, что ты к пациентам в кровать без спросу лезешь.
– Это не ваше дело.
– Тогда чего сюда приперлась, раз не мое?
– Скажите, чтоб меня приняли на работу.
– Куда?
– Назад в больницу.
– Мне это зачем?
– Я хорошая медсестра.
– Только гулящая. И по чужим кроватям скачешь как сайгак.
– Вы про меня ничего не знаете.
– И знать не хочу. Тебя уволили, так тебе и надо. Если Александр решил тебя наказать, то это его выбор. Не мне его осуждать.
– Это вы настояли. Он бы сам никогда. Он добрый, а вы злая.
– Все сказала? Уволили? Так иди и поищи себе новое место работы. Хорошая медсестра по нынешним временам на вес золота. Так что ты быстро себе работу найдешь. И не имей привычку унижаться. Мне тебя не жаль. Ты со мной считалась, когда в кровать к моему парню лезла? Нисколько. У него любовь ко мне, а ты все опошлила. Ты наслаждалась триумфом? Вот и получай ответ. Бумеранг вернулся. Так что нечего тут на жалость бить. Освободи помещение.
Вышла рыжая плутовка, злобно зыркнув на меня маленькими глазками. Рыжая нахалка… Если просить пришла, так гордыни поубавила бы. И не с таким выражением лица просят. А если на совесть давить и на жалость, так я с детства научена таким манипуляциям противостоять. Совесть у меня чиста. А жалости эта наглая медсестра у меня не вызывает. Уж больно шустро она в постель к чужому парню заскочила. Видать, привычное для нее дело.
Вечером пришел в офис Александр. Интересно, он знает, что медсестра у меня была? Стоит, у двери с ноги на ногу переминается, как школьник у доски.
– Привет, любимая.
– Здравствуй, Александр, – решила сразу дистанцироваться, иначе не устою перед соблазном.
– Не рада?
– Почему? Рада. Тебя выписали уже?
– Сам ушел. Надоело лежать. Без улыбки меня встречаешь…
– Нет повода для радости.
– Что так?
– Нам надо поговорить и все прояснить, – начала я неприятный разговор.
– Медсестра была у тебя?
– Была. Зачем мой адрес ей дал?
– Я хотел, как лучше. Она сказала, что я в этой истории не виноват?
– Нет. Такого она мне не говорила.
– Что сказала?
– Что ее уволили. И я в этом виновата.
– А ты?
– Посоветовала не скакать больше по постелям пациентов. Тогда ее не будут увольнять.
– Ты ничего не обещала ей?
– С какой стати?
– Обижена?
– Кто?
– Ты.
– На кого?
– На меня.
– Нет.
– Тогда пошли в кино? Или куда-нибудь на твой выбор…
– Нет. Мы не будем ходить в кино. И никуда не будем. Мы не подходим друг другу.
– Почему?
–Мы разные…
– Я люблю тебя. Это просто недоразумение. Ты говорила, что все поняла…
– Дело не в тебе. Мы просто очень разные. Ничего у нас не получится. Ни любви, ни семьи. Ничего…
– Ты к Никите вернуться решила?
– Нет. Я решила отдохнуть от семейной жизни.
– Тогда давай просто дружить…
– Как пионеры? Нет. И этого у нас не получится. Я не смогу притворяться. Да и ты фальшь будешь чувствовать. Не бывает дружбы между мужчиной и женщиной.
– Это требование Никиты?
– Что ты заладил? При чем здесь мой бывший?
– Если он не при чем, тогда что?
– Хочу отдохнуть…
– От меня?
– От всех. Просто хочу, чтоб меня никто не дергал. Хоть какое-то время… Ты умный, красивый, добрый. Мечта любой девушки. Но я пока не готова к отношениям.
– Со мной?
– Ни с кем не готова. Пойми меня. Я развожусь и это не просто. Может потом. Дай мне время.
– Тогда созвонимся?
– Угу…
Он вышел. А я вздохнула с облегчением. Что за день суматошный. Зато с самым трудным вопросом разобралась. Я не понимала, как с Саней расставаться буду. Не говорить же, что у меня к нему ничего нет.
