Несущие кони - Юкио Мисима

— Да. Отец плакал, — подтвердила Минэ, сидевшая около бутылочек. Исао холодно, но вежливо обратился к отцу:

— Отец, я понял, это вы сообщили в полицию, но вам-то кто сообщил о том, что мы собираемся сделать?

Усики Иинумы подрагивали. Он прикрыл их рукой, словно пытался остановить готовую упорхнуть бабочку.

— Я давно следил за тобой. Ты напрасно полагал, что мои глаза ничего не видят.

— Вот как?

— Именно так. А почему я поспешил с тем, чтобы тебя арестовали? Ты обязательно должен понять это.

По правде говоря, я восхищаюсь твоими идеями. Считаю их великими. Даже завидую тебе. Хотел бы я позволить тебе осуществить то, что ты задумал. Но это все равно, что наблюдать, как ты летишь на явную гибель. Оставь я все как есть, ты обязательно бы сделал это. Обязательно погиб бы.

Но ты должен понять не просто то, что я, как всякий отец, ради спасения сына готов пренебречь важными для сына идеями. Я не спал ночами, думая о том, чего же я хочу — спасти тебя или дать тебе достичь твоей цели. В конце концов я пришел к решению, что спасти тебя значит дать тебе возможность осуществить намерения более важные, более масштабные.

Исао, ты ведь понимаешь меня? Просто умереть — это еще не достоинство. Отбросить жизнь — не означает выказать преданность. Сын Неба, великий император жалеет жизнь каждого.

Посмотри, что стало после событий 15 мая: общество потеряло доверие к продажным политикам, и подобные поступки вызывают одобрение и сочувствие. А вы еще и молоды. Чисты. В вас собрано как раз то, чему будут рукоплескать, сочувствовать. А если вас схватят и будут судить за шаг до вашей цели, успокоенное общество будет приветствовать вас еще более горячо. Вы станете еще большими героями, если буквально накануне ваших действий все рухнет. И это облегчит вашу дальнейшую деятельность, вы станете силой, которой нельзя будет пренебречь в момент действительно масштабных реформ, и тогда вы сможете открыто вступить в борьбу. И я не ошибся в своих расчетах. После вашего ареста количество просьб о вашем помиловании, тон газетных статей показали, что общество склонно восхищаться вами. Исао, мои действия оказались верными.

Я поступил так, как в том предании, где лев, чтобы закалить своего любимого сына, столкнул его в пропасть. Но сейчас ты наилучшим способом выбрался оттуда и в глазах всех стал мужчиной. Ведь так, Минэ?

— Исао, отец верно говорит. Ты вернулся по-настоящему большим человеком. Все потому, что твой отец любил тебя, как тот лев. Ты должен быть ему благодарен. Это он сделал так, чтобы все тебя полюбили.

Хонда чувствовал, как речи, которые Иинума произносил с ликующим видом, разбиваются о глухое молчание сидевшего рядом с отцом Исао. Как только Иинума прервал свою речь, молчание, словно песок, затянуло сверкавшую на солнце водную гладь. Хонда посмотрел на Исао, потом на Саву. Исао сидел с прямой спиной, но опустил голову, Сава украдкой пил в одиночку.

Хонда не знал, собирался ли Иинума с самого начала сказать то, что он произнес потом. Так или иначе, но было видно, что Иинума испугался возникшего молчания.

— Ну, я думаю, ты сможешь меня понять. Но, Исао, чтобы стать взрослым, ты должен узнать намного больше. Должен проглотить горькие факты, по-настоящему стать мужчиной. Врата, не пройдя сквозь которые не станешь взрослым, физически ты одолел за прошедший год, теперь нужно пройти через них сердцем.

Я до сих пор не говорил об этом, но как ты думаешь, благодаря кому процветает наша школа? Ну, так благодаря кому же?

— Не знаю.

— Ты, наверное, удивишься, услыхав это имя, но я тебе скажу: благодаря барону Синкаве. Ни ты, ни Сава не должны говорить этого ученикам. Потому что это наша самая большая тайна. Это здание школы на самом деле анонимно купил для нас барон Синкава. Конечно, в благодарность за это я много для него делал. Барон есть барон, он не будет понапрасну тратить деньги. Иначе разве смог бы он вывернуться, когда на него так обрушились в связи с покупкой долларов.

Хонда снова посмотрел на Исао. Холодное выражение лица без намека на удивление заставило Хонду вздрогнуть. Иинума уже не мог остановиться:

— У меня были вот какие отношения с бароном: он вызывал меня к себе накануне событий 15 мая. Вообще-то деньги мне ежемесячно передавал секретарь, поэтому лично с бароном я практически не встречался.

В этот раз барон, вручая мне деньги — о сумме я не скажу, но это была пачка крупных ассигнаций, — сказал мне: «Это не за меня. Это деньги за Бусукэ Курахару. Такой человек, как он, не станет давать деньги, чтобы купить свою жизнь: мне он не один раз помогал, поэтому, не говоря ему, я решил действовать по собственному усмотрению. Используйте эти деньги для безопасности Курахары. Если этого недостаточно, скажите. Я дам еще». Поэтому я…

— И вы взяли.

— Да. Взял. Потому что меня тронула забота барона Синкавы о своем старшем друге. И ты, и Сава видели, как после этого начала процветать наша школа.

— Значит, вы, отец, добиваясь нашего ареста, защищали Курахару?!

— Может, и так. Но это взгляд ребенка. Мне же, какие бы деньги я ни получил, было ясно, что важнее, огромная сумма из того мира, с которым я никак не связан, или собственный сын.

— Другими словами, вы выбрали самый лучший способ — спасли жизнь сына, спасли жизнь Курахаре, выполнили свой долг перед бароном Синкавой.

Хонда с радостью заметил, что наконец глаза Исао зажглись прежним огнем.

— Да, нет. Ты слишком мелко мыслишь. Ну? Ты должен знать — в этом мире все переплелось сложнейшим образом. Пока не попадешь в рай, не разорвешь связей в мире людей. И чем больше стремишься сбросить эти путы, тем плотнее они обвиваются вокруг тела. А если есть у тебя твердая цель, то эти связи не помешают.

Мне, Исао, не стоит мешать.

Для меня, сколько бы денег я ни взял, было бы все равно, убей ты Синкаву или Курахару. Я потом искупил бы все харакири. Я прекрасно сознавал это, когда брал деньги. Если купец, взяв деньги, не дает вам товар, это мошенничество. Для гражданина же деньги — это деньги, а верность — это верность. Они никак не связаны. За деньги дают деньги, за преданность платят собственной смертью. Вот и все.

Я говорю об этом, чтобы ты меня понял, правильно понял. Испачкаться, не запятнав себя, — вот в чем истинная чистота. Будешь бояться испачкаться, ничего не сможешь сделать. И сколько бы времени ни прошло, Исао, тут ничего не изменишь.

Ты, наверное, понимаешь, что я хочу сказать. Я сдал тебя полиции вовсе не для того, чтобы спасти жизнь Курахаре. Нет, для того чтобы спасти твою жизнь. Если бы я считал, что, совершив акт возмездия, покончить с собой — лучший способ оставить свое имя в веках, я бы сам с радостью послал бы тебя на смерть. Но я не дал тебе этого сделать, потому что не согласен с этим. Я уже говорил об этом, не стоит повторяться. Именно ради твоих стремлений, из любви к тебе, моему сыну, я дошел до доноса, по которому вас и арестовали. Плакал кровавыми слезами, но донес. Ведь так, Минэ?