Дружелюбные - Филип Хеншер

новости обсудить, решить, что делать дальше. Столько проблем накопилось. Понимаете, многие из нас месяцами не появлялись в университете. Но теперь, когда все закончилось, уверен, что многие коллеги, как и я, хотят продолжить работу.

– Ясно, – сказал Мафуз. – Но не слишком ли далеко до университета, чтобы идти пешком?

– Ну что вы, мой мальчик! День такой чудесный. Теперь, когда ходить по улицам стало безопасно, я с удовольствием пройдусь. Так хотелось увидеть город, посмотреть, что надо бы сделать, воздухом подышать.

– Не сказал бы, что война окончена, – возразил Мафуз. – Кое-где вполне может быть небезопасно, и я настаиваю, профессор… я должен попросить своего друга и коллегу Абдула… друг мой…

Невысокий человек в черном, с замотанной шарфом головой, посмотрел на них. Лицо его было невозмутимым, непроницаемым.

– Мой друг, у тебя же рядом машина? Вон там, в переулке, третий поворот направо отсюда, потом налево и еще раз налево? Абдул, друг мой, это профессор Анисул. Очень важная персона для новой страны. Прошу тебя, позаботься о нем. Отведи во двор, где стоит твоя машина. А потом отвези туда, куда он попросит. Ему невдомек, насколько в городе до сих пор опасно. Позаботьтесь о нем. А я, – Мафуз обернулся к профессору Анисулу, – прощаюсь. Но, думаю, нужно бы наведаться в университет. Удостовериться, что в общем зале факультета физики на третьем этаже есть жизнь. Но, полагаю, вам будет безопаснее с Абдулом. Всего доброго, профессор Анисул.

Ему всегда нравился Мафуз, но профессор немало удивился, когда тот слегка подтолкнул его к водителю. Абдул не казался ни особенно образованным, ни обходительным. Хорошо, что Мафуз успел сообщить, что сам он – человек образованный и непростой. Отчего-то Абдул не повел его по узкому проходу, который, предположительно, вел к оставленному подальше от глаз авто, во двор дома или лавки, но жестом велел профессору пройти вперед и следовал за ним по пятам. Профессор изумился. В конце концов, он знал, где находится автомобиль, только из путаных указаний Мафуза. Но, должно быть, стоит ему сбиться, водитель ему на это укажет. На самом деле он впервые очутился на этих улочках. Поразительно, сколько неведомых профессору узких темных улочек существовало в нескольких метрах от мест, которые он за свою жизнь исходил вдоль и поперек. И, ощущая за спиной присутствие неотступного Абдула, он не без интереса всматривался в тесный лабиринт.

1

Работы было мало – для весны. У каждого сотрудника агентства по недвижимости имелась своя теория относительно того, что заставляет людей менять место жительства. Стюарт работал здесь два года, пришел сразу после колледжа. Он утверждал: это наследие тех времен, когда мы обитали в пещерах. Зимой все хоронились в надежных убежищах, заворачивались покрепче в медвежьи шкуры и с октября по февраль спали по восемнадцать часов в день, а потом наступал март – и вуаля!

– В каком смысле «вуаля»? – спросила Кэрол.

– Люди вылезали из пещер, – пояснил Стюарт, – оглядывались вокруг и говорили: «Весна пришла, пора на новую квартиру». Это все генетика.

– Ну да, генетика, – сказала Кэрол.

Она трудилась здесь двадцать лет. Простой рабочей лошадкой, как сама любила говорить. Это был семейный бизнес, «Шеффилдское агентство Лидгейта». Фирмой до сих пор управлял из кабинета в глубине офиса Грэм Лидгейт. За двадцать лет многое в отрасли поменялось. Стюарт немного баловался пародиями, и Кэрол доводилось слышать, как он изображает мистера Лидгейта и одну из его любимых присказок: «Мы плаваем в неизведанных водах». На слове «мы» мистер Лидгейт в исполнении Стюарта делал особое ударение, словно желая подчеркнуть: весь смысл в том, что перемены настигли именно их, именно семейный бизнес Лидгейтов. Кэрол была даже рада, когда Стюарт пародировал Лидгейта: хоть какое-то разнообразие. Так-то он без конца изображал, как министр финансов Денис Хили говорит: «Ах ты, дурачина!», а если на работе случалась какая-то неприятность, неизменно бормотал: «Ой-ой, Бетти, котик тут кой-чего натворил», а этот дебильный сериал про Бетти и ее мужа Кэрол просто ненавидела.

Фирма Лидгейта была не из тех, что располагаются в центре города и имеют филиалы по всей стране. Она десятилетиями располагалась в пригороде, Рэнморе. Офис размещался на одной стороне улицы с церковью, между булочной миссис Роуз и заведением, которое горожане именовали «лучший французский ресторан во всем Шеффилде, а может, и во всем Йоркшире» (здесь, конечно, допускалось некоторое преувеличение, порожденное местечковой гордостью). На другой стороне, вдоль дорог, ведущих вниз к Портер-Брук и парку, стояли два дома из числа тех, что никто не предложил бы «Лидгейту» выставить на продажу: два квадратных особняка, каждый окружен цветочными клумбами и великолепной – идеальной – лужайкой в три акра, закрепленные университетом и церковью за ректором и епископом соответственно. (Если верить миссис Роуз из дома по соседству, ректор и епископ друг с другом не ладили, а ректорская жена покупала хлеб и выпечку в супермаркете «Гейтуэй».) Конечно, в округе имелись и другие пригодные для продажи особняки из темного камня, но, заселившись в такой особняк, люди, как правило, оставались в нем на всю жизнь. «Особняк – неподходящее слово, – думала Кэрол, – правильнее называть такой дом „резиденцией“».

Двадцать лет назад все было по-другому. Люди больше держались за деньги. Когда Кэрол только начинала, ее профессия считалась скучной, второсортной. Что вы хотите, пятьдесят шестой год. В те времена она каждый день ходила в шляпке. На выпускника вроде Стюарта, работающего в агентстве по недвижимости, смотрели бы тогда по меньшей мере косо.

Сколько она повидала таких Стюартов! Их приносило в офис вольным ветерком, они обживались здесь, фонтанировали грандиозными идеями, которые Кэрол слышала уже сто раз, а года три или лет пять спустя вольный ветерок снова подхватывал их, переполненных все теми же идеями, и уносил в другую фирму. Но одно Кэрол знала точно: с приходом теплых весенних дней клиенты неизменно оживляются. Бывало так, что люди принимались за сезонную уборку – а заодно решали чуточку обновить жилье – и вдруг понимали, что этого мало. Случались годы, когда, казалось, добрая половина Шеффилда с января по февраль только и думала, как бы собрать вещи и перебраться в новый дом, – и с первых чисел марта, а то и раньше, люди начинали осаждать агентство.

В этом году владельцы фирмы решили воспользоваться декабрьским затишьем и сделать в офисе ремонт. Навести немного блеску – положить новую ковровую дорожку, поставить новые столы и лампы, кое-что подкрасить. Офис обновляли каждые пять лет. Грэм Лидгейт жаловался, что с предыдущего ремонта все подорожало. «Я сомневаюсь в целесообразности этого мероприятия», – заявил он мистеру Норрису, художнику-декоратору. Но люди хотели покупать дома в агентстве, похожем на картинку из журнала, хотели видеть мягкие ковры, блестящее стекло, яркие гладкие стены и удобную современную мебель, а не пыль и беспорядок. Ремонт был необходим, и ремонт сделали.

– Я просто не понимаю, что происходит, – сказала Кэрол. – Всегда-всегда аврал начинался в последнюю неделю февраля. Такое ощущение, будто я позвала друзей на день рождения, а никто не пришел.