О красоте - Зэди Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Виктория расхохоталась пугающим смехом.
— Разве я не прав? — умоляюще прошептал Говард. — Разве так не будет лучше?
— Лучше для кого? Послушай, — спустилась она на три ступени, — если ты откажешься, это будет еще подозрительнее. Столик зарезервирован, я за него ответственная, так что мне все равно идти. И потом, после трех недель открыток с соболезнованиями и прочей хрени хочется чего-нибудь нормального.
— Понимаю, — сказал Говард и отвел глаза.
За такое эксцентричное употребление слова «нормальный» девушка заслуживала порицания, но Виктория, как ни пыталась демонстрировать шарм и нахальство, выглядела очень хрупкой. В дрожащей нижней губе таилась угроза, таилось предупреждение. Куда полетят осколки, если он ее разобьет?
— В общем, жди меня в восемь у входа в корпус Эмерсона. О'кей? Ты пойдешь в этом костюме? Вообще - то костюм полагается строгий вечерний, но…
Пожарная дверь открылась.
— Жду ваше эссе к понедельнику, — громко, с каменным лицом произнес Говард.
Виктория состроила кислую мину и вышла. Говард с улыбкой помахал Лидди Канталино, идущей забрать свои ксерокопии.
* * *
Когда он в тот вечер вернулся домой, ужина не предвиделось: и Кики, и дети собирались на выход. Каждый что - нибудь искал: ключи, шпильки, пальто, банные полотенца, шоколадное масло, духи, бумажники, те пять долларов, которые раньше лежали на буфете, поздравительную открытку, конверт. Говард, решивший идти на вечер в том костюме, в котором был, сидел на кухонном табурете, а вокруг него, как вокруг гаснущего Солнца, вращались домочадцы. Джером уже два дня как уехал в Браун, но гвалта не стало меньше, равно как и сутолоки в коридорах и на лестницах. Всюду сновали члены семьи, и их был легион.
— Пять долларов, — внезапно обратился к отцу Леви. — Они были на буфете.
— Увы, не видел.
— И что мне делать? — возмутился Леви.
В кухню величаво вошла Кики. В шелковом зеленом костюме с воротником-стойкой она была восхитительна. Наполовину заплетенная коса заканчивалась красиво змеящимися прядями. В ушах поблескивали единственные драгоценности, которые Говард удосужился ей подарить: простенькие изумрудные «капельки», доставшиеся ему от матери.
— Потрясающе выглядишь, — от души сказал Говард.
— А?
— Потрясающе выглядишь.
Кики нахмурилась и мотнула головой, отмахиваясь от неожиданной помехи, прервавшей ход ее мыслей.
— Будь добр, подпиши открытку. Это для Терезы из госпиталя. У нее день рождения, уж не знаю, какой по счету, но от нее уходит Карлос, и она переживает. Мы с девочками поведем ее куда-нибудь выпить. Да, Говард, Терезу ты знаешь; она тоже живет на этой планете, которую ты, правда, считаешь исключительно своей. Спасибо. А теперь ты, Леви. Просто поставь подпись, писать ничего не надо. И чтобы дома был в пол-одиннадцатого, как штык. У них школьная вечеринка. Где Зора? Ей тоже неплохо бы подписаться. Леви, ты положил деньги на телефон?
— Как я могу положить деньги на телефон, когда у меня вечно воруют «зелень» с прилавка? Скажи!
— Ладно, тогда оставь мне номер, по которому я смогу тебя найти.
— Я иду с другом. У него нет мобилы.
— Леви, кто он, что у него нет мобильного телефона? Кто вообще эти люди?
— Мам, только честно, — с поднятыми над головой руками в комнату, пятясь, вошла Зора в атласном платье цвета электрик. — Это платье — полный кошмар или сойдет?
Еще через четверть часа приступили к обсуждению, кто на чем поедет: машине, автобусе или такси. Говард тихо соскользнул с табурета и надел пальто. Домашние пришли в изумление.
— А ты-то куда собрался? — поинтересовался Леви.
— В колледж, — сказал Говард. — На торжественный ужин.
— Значит, ты идешь? — с недоумением протянула Зора, отвлекшись от натягивания обязательных для светского выхода длинных, до локтя, перчаток. — Не знала. Кажется, ты в этом году не собирался. У тебя где будет?
— В Эмерсоне, — сказал Говард после небольшой заминки. — Мы не встретимся, да? Ты ведь будешь в корпусе Флеминга.
— А почему ты собрался в Эмерсона? Ты никогда туда не ходил.
Говарду показалось, что домашних чересчур заинтересовал этот вопрос. Они обступили его и, надевая пальто, ждали ответа.
— Кое-кто из бывших студентов… — начал было Говард, но Зора его перебила:
— Так, я ответственная за свой столик, я пригласила Джейми Андерсона. Уже опаздываю, побежала.
Она хотела чмокнуть отца в щеку, но тот отпрянул.
— Ты пригласила Андерсона? Не меня?
— Пап, с тобой мы в прошлом году ходили.
— Но Андерсон! Зора, он же просто жулик. У него ветер в голове свищет. Да он вообще кретин, вот он кто!
Польщенная его ревностью, Зора улыбнулась.
— Ты к нему несправедлив.
— Он смешон! Ты сама говорила, что его курс лекций — смех, да и только. Обличительные памфлеты некоренного населения Америки или что-то в этом роде. Я просто не понимаю, почему ты…
— Пап, он хороший. Он… свежо мыслит. Я еще и Карла пригласила — Джейми интересуется устной этнической культурой.
— Ну-ну.
— Пап, мне пора.
Она ласково поцеловала его в щеку. Не обняла, как обычно, не взлохматила волосы.
— Стой! Захвати меня! — воскликнул Леви и кинулся следом.
Теперь вот и Кики собралась уйти, не попрощавшись. Но в дверях она неожиданно обернулась, подошла к нему и, погладив по вялому бицепсу, шепнула на ухо:
— Говард, Зора обожает тебя. Не глупи. Она хотела пойти с тобой, но ее однокурсники считают, что у нее… как бы это сказать… льготные условия.
Говард открыл рот, чтобы возразить, но Кики сказала, похлопав его по плечу:
— Знаю. Но им плевать на все доводы. Судя по всему, ее порой сильно допекают. А она расстраивается. Она в Лондоне об этом говорила.
— Но почему она ничего не сказала мне?
— По правде, дорогой, в Лондоне тебе было как будто совсем не до нас. К тому же, ты писал, а она любит, когда ты работаешь, и не хотела тебе докучать. Что бы ты ни думал, — Кики легонько сжала его руку, — а мы все хотим, чтобы тебе хорошо работалось. Ну, пока. Мне надо идти.
Она поцеловала его в щеку, как Зора. В этом поцелуе улавливалась ностальгия, отголосок прежних чувств.
7
Январский, первый в этом году, парадный вечер продемонстрировал выдающуюся силу воли веллингтонских студенток. К несчастью для юных особ, таковое проявление чистой воли приписывается обычно самой пассивной из добродетелей — женственности, а потому не влияет на оценки. Несправедливо. Отчего девушке, которая все рождественские праздники морила себя голодом, отказываясь от сластей, жаркого, ликеров, лишь бы только, невзирая на минусовую температуру и толстый слой снега за окном, появиться на январском вечере в декольтированном платье и босоножках, не положено никакой награды? Говард, в пальто до пят, перчатках, кожаных ботинках и толстом университетском шарфе, стоял у ворот Эмерсона и с благоговением смотрел на белые хлопья, ложащиеся на обнаженные плечи и руки, на укутанных мужчин под руку с нарядными полураздетыми партнершами; как бальные танцоры по полосе препятствий, передвигались они по слякоти и сугробам. Девушки сплошь казались принцессами, но какая сталь, должно быть, таилась внутри!