Жандарм. На пороге двадцатого века - Андрей Саликов

– Молодой человек, как я понимаю, имеет возможность посещать балы самостоятельно? – с немецкой педантичностью скорее констатировал, чем задал вопрос каперанг. – Да.

– Тогда почему он не стал напрашиваться на нелюбезный приём у нас? – Простой на первый взгляд вопрос поставил наместника в тупик. Он просто не воспринимал серьёзно этого молодца… Как выяснялось, напрасно. И предполагая (хотя чего лукавить, сам бы послал его) реакцию офицеров эскадры, перевёл дух. – Знаете, Андрей Августович, возьмите, пожалуй, на себя эту загадку. И докладывайте мне лично, боюсь, господа жандармы не просто так сюда приехали.

И Алексеев как в воду глядел, спустя пару дней неожиданно были арестованы чиновники (двое, пустяк, право слово) из портовой конторы в Дальнем. С высоты Олимпа, в просторечии из кабинетов Стесселя и Старка, не стоящий упоминания случай, вот только гражданские штафирки, а особенно некоторые делавары резко поскучнели. Уж слишком много знали «страдальцы» о разных шалостях, а то, что оплёванные «опричники» станут обращаться «на вы» и кормить обедами из ресторана, в свете последних событий верить не приходилось. Вопрос стоял так: кто первый успеет – жандармы или купчины с «дьяками», как прозвал чинуш подпоручик, намекая на старину. Если вторые, как люди государевы, не могли покинуть Артур (вернее, не могли сию минуту) да и верили, что обойдётся, как не раз и бывало, то первые потянулись на вокзал, где оказались в заботливых руках жандармов с «адамовой головой».

Тут уже пересуды всколыхнули общество, поскольку арест был произведён демонстративно и с явным вызовом. К тому же знали они весьма много интересного. Однако никакой реакции на требование освободить почтенных купцов сунувшимся помощником градоначальника не последовало. Тогда была подключена Вера Андреевна (коготок-то у неё тоже увяз), и как ни хотелось ей вмешиваться, но пришлось, больно напористо стал копать сей молодец. Результатом стал визит адъютанта мужа. Жандармский подпоручик со скучающей миной отчитал ротмистра, словно тот был его подчинённым. Водяга в ярости пообещал привести стрелков… И тут же был арестован! В Харбин была немедленно отправлена телеграмма о возможности мятежа в частях Квантунского гарнизона. Спустя три дня на литерном прибыл лично подполковник Силуянов, к тому времени страсти в Артуре кипели нешуточные, раздавались голоса силой освободить арестованных. Но неожиданно у жандармов оказались новейшие ружья-пулемёты, мигом остудившие горячие головы. Нет, из пушек, конечно, можно было… и мятеж представал во всей красе. А хоть и прошло с оных событий три четверти века, но украсить собой виселицу в Петропавловской крепости никто не жаждал. Ротмистр Микеладзе получил столь жёсткую выволочку от Стесселя (тот орал на него, словно на крепостного), и горячий грузин только чудом сохранил самообладание. Попытка полюбовно переговорить с молодым коллегой провалилась, тот на память процитировал пункты устава и ехидно поинтересовался, при чём тут начальник Квантунского района и с чего это он решил, что может приказы отдавать? Силуянов, имевший весьма тяжёлый разговор с местным «бомондом», плюнул и сообщил, что всё будет идти в рамках закона. А в душе злорадствовал, поскольку за годы службы в корпусе впервые мог поставить этих снобов на место. В результате Водягу под конвоем отправили в Харбин, а вот шпаков ждало путешествие в столицу, чего они совершенно не желали, ну да кто их спрашивать будет. «Логово» неожиданно в один прекрасный день начало отстраиваться, и, спустя некоторое время, любой желающий мог увидеть ставшую уже классической «Александровскую слободу».

Резкие крики и смешки очень быстро сошли, и фигура подпоручика начала внушать опасения в сердца гражданских жителей города. Военные, напротив, лишь придумывали новые остроты (а по-простому – источали яд), правда, самые дальновидные старались поменьше бывать в таких обществах и компаниях.

– Готово, Владимир Сергеевич, – тихо произнёс Демьян. – Шевелись давай, – это он стоящему рядом Димке.

Этого стрелка к Дроздову приставил лично Немов, лучше его никто не стрелял из пистолета. Парень, казалось, с ним родился, укладывая практически пуля в пулю на стрельбище.

– Пойдём. – В приказчике, одетом с претензией на «парыжскую» моду, с фатоватыми усиками и бородкой а-ля Генрих IV, никто не смог узнать начальника контрразведки.

Несколько нарочито жеманные движения. Классический мещанин во дворянстве, каких в любом городе предостаточно. Сопровождавшие его грузчики тоже нисколько не напоминали элитных бойцов осназа, обычные ничем не примечательные личности. Картина достаточно обычная в Артуре, купец послал подручных принять товар у китайских контрабандистов, пардон, торговцев. Полиция и жандармы смотрели на этот бизнес сквозь пальцы. Ждавший его старик китаец своей бесстрастностью мог соперничать со статуей Будды, но Владимир был достаточно осведомлён о взрывном характере старшего в семье потомственных «контрабасов». Захваченный в Харбине наркоторговец упомянул сего достойного представителя, по которому уже давно плакала верёвка. Вскользь было обронено, что сей тип люто ненавидит японцев, хотя не демонстрирует это открыто. К русским он относится не лучше, считая, что эти белые обезьяны должны убраться обратно за Байкал. Словом, ярый националист.

– Здравствуй, Хо, – по-русски поздоровался Дроздов. Дождавшись, пока тот выслушает юнца переводчика и прочирикает ответное приветствие, Владимир продолжил: – Скажи, у тебя есть желание отправиться на пенсию? – Последнее слово он выделил особо. Столь не особо тонкий намёк на скоропостижную кончину, однако, не вывел того из созерцательного состояния. – Опиумом приторговываешь, хотя, убогий, знаешь, что за него бывает. Молчать! – Тихо, но с такой властностью он остановил переводчика, что тот почтительно склонился и замолк. Улыбнувшись одними губами, Владимир продолжил выводить из себя этого последователя Конфуция. – Но нашлось кому замолвить словечко, и потому у тебя три дня свернуть все дела и отбыть в любое место. Но вначале ты подробнейше расскажешь: кто, где и кому поставляет товар. Весь товар.

Если старик своим поведением хотел его задеть, то просчитался. Зато Дроздов обращался с почтенным «контрабасом», словно тот был презренным кули. Окинув цепким взглядом Хо и двух его спутников, Владимир развернулся и пошёл не оглядываясь. Ведь кто этот китаец, а кто он, Дроздов! И если староста решил испытать на собственной шкуре возможности контрразведки, что же, это его право…

Хо шёл домой, и на его бесстрастном лице никто не мог прочитать, сколь сильна его ярость. Этот мальчишка специально унизил его перед его же людьми, добившись, что он «потерял лицо». С каким бы удовольствием он приказал бы снять с него кожу, но, увы, это было пока не в его власти. Старшина лодочников-шампунщиков особо предупредил его, что в случае нападения на русских им не жить. Рисковать и проверить на себе, как глубоки воды гавани, Хо не торопился. Как и не торопился узнать, так ли хороши эти жандармы в сравнении с его слугами. Мысленно воззвав к предкам, он пообещал им быть осторожным. Русский наверняка имел какой-то козырь или не стал бы вести себя столь вызывающе. Что ж, придётся уехать. Жаль, конечно, но ничего не поделать, вот только не через три дня, а на два дня позже, и придумать ему какую-ту сказку. Пока этот тупоголовый будет сидеть и пробовать найти подтверждения, спокойно раствориться, оставив того с носом.