Тайна дома Морелли - Маленка Рамос

– Я всего лишь хочу сказать, что, если я и правда беременная, ты не обязан за это отвечать. Тебя ничего не привязывает к Пойнт-Спириту, и я никогда ничего у тебя не попрошу. Ни для себя, ни для ребенка. – Она отвернулась к окну. Пышная юбка качнулась на бедрах. Джим изумился еще больше. – Не думаю, что я беременна, но если это и так, не воображай, что я попытаюсь избавиться от ребенка. Ни за что! Но и у тебя ничего не потребую. Вот что я пытаюсь до тебя донести.

– Думаешь, это меня пугает? Ты считаешь меня таким идиотом? – Джим вышел из себя.

– А что? Это было бы вполне естественно. Твоя жизнь…

– Малышка, моя жизнь может проходить в любой точке земного шара, где я могу работать и сочинять свои книги. Меня обижает, что ты так плохо про меня думаешь! Мне все стало ясно с первого же момента, как я тебя увидел, Элизабет. Я пытался бороться с тобой, но борьба давалась мне нелегко. Меня пугает вовсе не ребенок. Неужели ты не понимаешь? Речь идет о твоей жизни. О твоей юности! Готова ли ты пожертвовать жизнью, предназначенной для девочки твоего возраста, ради младенца, которого тебе навязали?

– С какой стати ты думаешь, что я хочу того же, что и другие девчонки? – в ярости спросила она. – Вы, взрослые, планируете жизнь ваших детей, думая лишь о том, чего сами не сумели добиться в жизни. Это несправедливо. У меня нет друзей, Джим! Мне скучно с ровесниками. Я нигде не бываю, потому что мне неинтересно. Рок-музыке я предпочитаю классическую оперу, а если мне нужно выбрать, пойти на концерт или посмотреть хороший фильм, сидя дома на диване, я без колебаний остановлюсь на втором. Я чокнутая? Нет, просто другая.

– А не задумывалась ли ты хотя бы раз за всю твою небольшую жизнь, что ты другая не сама по себе, а потому что он такой тебя сделал? – Джим сам удивился своим словам, что не укрылось от внимания Элизабет.

– Какая разница, кто виноват, Люсьен или мои родители, а, Джим?

– Успокойся.

– Не хочу!

Джим взял ее за плечо, но она отвернулась. Он взглянул на нее с удивлением. Предпринял еще одну пытку приблизить ее, коснулся губами волос. Она не пошевелилась. Едва его рука коснулась нежной детской кожи, перед глазами пронесся такой мощный ураган образов, что он растерялся. У него закружилась голова: он увидел святилище, которое Люсьен показал ему несколько ночей назад, мокрого от пота бледного юношу, стоящего на коленях в луже крови. Столб, по которому спускались лоа и поднимались молитвы верующих: сейчас он пылал, как факел, а вокруг гудели голоса.

– Пате-Митан, – пробормотал он дрожащим голосом.

Элизабет повернулась и с удивлением посмотрела на Джима: рот у нее приоткрылся, в детских глазах застыл страх.

– Как? Что ты сказал?

Джим промолчал. Он сам не знал, что это были за слова. Элизабет показалось, что в нем появилось что-то новое. По-другому блестели глаза: они смотрели на нее со смесью преданности и желания. Джим взял ее на руки, ухватив руками под ягодицы. Она обняла ногами его талию. Он ее поцеловал: Элизабет почувствовала его язык у себя во рту. Это был первый глубокий, настоящий поцелуй: раньше они так не целовались. Остальное напоминало чудесный сон, полный красок и оттенков, чувственных образов, которые временами терялись где-то в закоулках ее сознания. И все это было наяву. Когда же он нес ее в спальню, твердо и уверенно ступая на каждую ступеньку, на миг ей почудилось, что где-то слышатся удары в барабан. У нее мелькнула мысль, что, наверное, это отзвуки праздника в центре города, но времени размышлять не было. Опомнилась она на кровати. Джим мигом снял с нее всю одежду, и она лежала перед ним голая и беззащитная. Она смутилась. Щеки зарделись, она закрыла лицо руками, одновременно стараясь прикрыть локтями груди. Но он осторожно отвел ее руки.

– Не надо стесняться. Ты даже не представляешь, до чего ты хороша.

Он положил ей руки на бедра и легонько подтолкнул повыше, к подушке. Сорвал с себя рубашку. Склонился над ней. Мышцы у него на руках напряглись. Он оперся ладонями по обе стороны ее тела, чтобы не раздавить своим весом. Нежно поцеловал в кончик носа, затем принялся неспешно покрывать поцелуями шею и груди. Новые ощущения завладели Элизабет, лишая ее воли. Она чувствовала поцелуи на животе, бедрах, пупке. Когда же Джим на секунду прервался, в ее глазах он вновь заметил лукавые и недобрые огоньки, как в ту ночь, когда Люсьен играл на скрипке под окном ее комнаты.

– Что ты делаешь…

Внезапно она почувствовала язык Джима у себя между бедер и вскрикнула от изумления и страсти. Слова застряли в горле. Что он делает? Что означает это новое, неизведанное наслаждение? Она и представить себе не могла, что так бывает. Она сейчас умрет от удовольствия! Но Джим как будто ничего не замечал. Она вновь закрыла лицо руками, а в следующий миг наслаждение сделалось таким острым, что она уже не сдерживала стонов. Тело выгнулось дугой, бедра судорожно заметались, она закричала.

Это было похоже на мощный выброс энергии. Когда она открыла глаза, он уже склонялся к ее лицу. Ее рот был приоткрыт, его язык не спеша облизывал ее нижнюю губу. Передохнуть он ей не дал: легонько куснул ее нежный пухлый рот и впился в него с каким-то отчаянием.

* * *

Когда она снова открыла глаза, в комнате стоял полумрак. Шторы задернуты, Джим исчез. Элизабет потянулась и взглянула на часы. Как ни странно, о маме и тетушках она не вспоминала. Прошло полтора часа: похоже, она спала. Собирая дрожащими руками разбросанную по кровати одежду, она припомнила все подробности их встречи. На этот раз она ничего не забыла. Когда она вспоминала моменты их близости, у нее перехватывало дыхание. Это было так сладостно, так приятно! И в то же время так отличалось от того, как она представляла себе подобные сцены.

Все еще обнаженная, Элизабет присела на край кровати. Юбку она держала в руке, колготки и свитер запутались в простынях. Позади нее раздался стук. Обернувшись, она испуганно вскрикнула: рядом с дверью в плетеном кресле-качалке, из тех, что часто встречаются в деревенских домах, кто-то сидел. Она инстинктивно прикрыла ладонями груди и наклонилась, чтобы загородить остальные части своего обнаженного тела. Человек легонько покачивался. Его руки покоились на подлокотниках.

– Я видел, как ты родилась, – проговорил он. – Не прячься от меня, ma petite.

– Люсьен?!

Он резко поднялся – кресло все еще покачивалось – и не спеша подошел к кровати. Усевшись перед ней на корточки, осмотрел своими восточными глазами ее груди, бедра и нежный пушок, покрывавший самые интимные части ее тела. Элизабет застонала от стыда, но не шелохнулась.

– Дай-ка я тебя одену, ma fille. – Он собрал ее вещи. Надел трусики сначала на одну ногу, затем на другую, аккуратно их расправил.

– Люсьен, – взмолилась она.

– Только не надо ныть. Не грусти, моя красотка. Он тебя не обидит, я ему не позволю. А сейчас ты должна привести себя в порядок и пообещать мне одну вещь.

Он провел своими длинными пальцами по ее щеке и с отеческой нежностью поцеловал в лоб. У призрака была такая же загадочная улыбка, как и у Джима. Он расчесал пальцами волосы Элизабет и, ловко надев на нее остальную одежду, поставил на ноги и поцеловал макушку, затем веки.