Летящая по волнам - Елена Сантьяго

Еще больше Дойла злил тот факт, что его денежные дела шли заметно хуже, чем в то время, когда об этом заботился Юджин Уинстон. Земля продавалась медленно. В совете выразили сомнение в том, что все это законно. Деньги утекали быстрее, чем появлялись. Дойл уже подумывал над тем, чтобы ввести дополнительные налоги, например с продажи рабов или строительного дерева. Или даже за продажу сахара. Да, тогда бы в его карманах зазвенело, на это можно было бы жить! Как назло, придумать это было проще, чем осуществить. Уинстон лучше знал, как реализовывать такие планы. Дойл завидовал ему: этот мелкий прохвост плел интриги как никто другой.

Губернатор почесал мошонку. Один из гнойников лопнул, потекла кровь. Дойлу пришло в голову, что, возможно, это сифилис. Но губернатор постарался поскорее отогнать эту мысль.

Он встал, натянул рубашку и вышел в соседнюю комнату. Куда же подевался негр?

Из-за запертых ставней с улицы доносился шум. Цокот копыт смешивался с гомоном голосов. Какой-то мужчина выкрикнул команду, которую Дойл не разобрал. Губернатор удивленно приоткрыл ставню, выглянул в щель и с изумлением увидел группу солдат. Это были офицеры военно-морского флота в форме парламентской армии. Дежурный лейтенант из охраны губернаторской резиденции развернул документ и внимательно его изучал. Очевидно, бумагу передал важный офицер, за которым выстроился до зубов вооруженный отряд. Лейтенант отсалютовал, потом развернулся и направился прямиком к воротам резиденции. На его лице просияла широкая язвительная улыбка.

От переизбытка желудочной кислоты, подкатившей к горлу, Дойла затошнило. Он быстро отыскал брюки. Но было слишком поздно: дверь распахнулась, и появился лейтенант.

– Господин губернатор. Или лучше сказать: мистер Дойл.

Лейтенант взглянул на губернатора со снисходительным отвращением.

– Боюсь, вы больше не губернатор.

– Как это? – прохрипел Дойл. – Что это значит?

Лейтенант протянул ему документ:

– Вот, можете сами ознакомиться.

Дойл уставился на бумагу. Строчки были выведены аккуратным почерком и заверены парламентской печатью. Его сняли с должности. Кроме того, взяли под арест.

«Уинстон! – пронеслось у Дойла в голове. – Этот тип донес на меня!» Так он объяснил себе это письмо. «Наверное, этот крысеныш везде, где нужно, сообщил о случившемся, чтобы выглядеть несчастной жертвой произвола».

Дойл лихорадочно думал о том, как они узнали о продаже земли. Он ведь начал заниматься этим уже после отъезда Уинстона! Значит, донес кто-то другой. Кто-то из совета? Как всегда, они обо всем прознали. Он вел себя слишком легкомысленно и теперь расплачивался за это.

У Дойла глаза на лоб полезли, когда он прочел один из пунктов обвинения: клевета и осуждение невиновного человека. Несомненно, это дело рук Уинстона! Он быстро развернулся, словно флюгер на ветру, когда в Лондоне пошли слухи о том, что дни Дойла на должности губернатора сочтены. Может, Уинстон стоит и за шантажом, с помощью которого Дойла вынудили отпустить Дункана Хайнеса? Может, он уже тогда планировал его уничтожить?!

Дойл заскрежетал зубами. Он совершенно не замечал, что все это время чешет у себя между ног. И только презрительный взгляд лейтенанта заставил его опомниться. Дойл в ярости и испуге уставился на кровь, которая струилась по его ногам.

– Что такое?! – заорал он на молодого офицера.

– Сэр, вам стоит приказать слугам, чтобы они собрали вам какие-нибудь вещи, – невозмутимо ответил лейтенант. – Иначе, боюсь, вас заберут прямо в ночной рубашке.

– Когда прибыл этот военный корабль?

– Около двух часов назад.

– Что? – вскричал Дойл, выйдя из себя. – Тогда все на этом чертовом острове, кроме меня, уже наверняка знают о том, что английские военно-морские силы здесь! Почему мне об этом не доложили раньше?

– Вы были… заняты. – Лейтенант злобно усмехнулся. – Если позволите, я попросил бы вас поторопиться… Офицер снаружи очень нетерпелив. Он дал вам всего четверть часа. И бóльшая часть этого времени уже истекла.

Дойл оделся, закипая от гнева. Он несколько раз позвал чернокожего слугу, но тот не появился. Мужчине поневоле пришлось самому спешно бросить несколько вещей в вещевой мешок под пристальным взглядом лейтенанта. Руки Дойла дрожали, но скорее от ярости, чем от страха. Он думал, что наверняка найдет средства и возможности, чтобы защитить в Лондоне свою правоту. В парламенте у него было несколько покровителей. Они помогли ему выхлопотать должность на Барбадосе и теперь не оставят в беде. Дойл знал о них кое-что такое, из-за чего они наверняка задействуют все силы, чтобы помочь ему. А спустя несколько месяцев он вновь вернется на Барбадос и все пойдет своим чередом.

Немного позже Дойл осознал, как сильно ошибался. Когда он вышел из резиденции с вещевым мешком за плечами, его уже ждали солдаты и офицеры гарнизона. Они выстроились коридором, через который ему предстояло пройти под злорадными взглядами, отчего у губернатора вновь случился приступ тошноты. Эти негодяи радовались, что избавляются от него!

На заднем плане Дойл заметил нескольких плантаторов, которые радовались его несчастью не меньше, чем все остальные. В конце коридора стояли английские офицеры, которые обступили бывшего губернатора. К его облегчению, они не стали надевать на него кандалы. Унижения и без того было достаточно. Опустив взгляд, Дойл засеменил к гавани в окружении военных. Лишь один раз он поднял голову – когда рядом фыркнула лошадь. Дойл взглянул на животное и нахмурился. Он ведь знал эту лошадь! Это была кобыла Элизабет Хайнес! Дойл перевел взгляд выше и увидел, кто сидит в седле. От страха бывший губернатор затаил дыхание. Вдруг он понял, кто на самом деле повинен в том, что теперь его вели как обычного преступника.

– Норингэм! – прошипел Дойл, стиснув зубы.

Уильям холодно улыбнулся ему, сидя на лошади.

Солнце уже зашло, когда Уильям вернулся в Саммер-хилл. Он задержался, потому что в голове у него роилось столько мыслей, как еще никогда в жизни.

Его мучили угрызения совести, он боялся показываться Селии на глаза. Уильям постоянно думал о том, как ему себя вести, когда он увидит девушку в следующий раз. Ему ведь нужно было как-то все уладить и убедить Селию в том, что он не негодяй, каким она, несомненно, его теперь считает. Мужчина пытался подобрать слова, но все они казались ему совершенно неподходящими – то слишком вялыми, то слишком официальными, то просто фальшивыми.

Цикады пели ночную песню, когда Уильям соскочил с лошади возле конюшни и передал поводья конюху. Уильям подавил в себе желание еще раз заехать на мельницу и взглянуть, все ли там в порядке. Он знал, что надсмотрщик все держит под контролем. Даже многодневное отсутствие в позапрошлом месяце не повлияло на установленный ход работ. Мир не перестал существовать, когда Уильяма не было рядом, и мельница продолжала вращаться без его непосредственного участия, даже после смертельного несчастного случая. Надсмотрщик велел унести раба и возобновил работу. Уильяму, который вскоре прибыл на место, не пришлось отдавать приказы.