Проза отчаяния и надежды (сборник) - Джордж Оруэлл

поймать животное, распевающее эту песню, тут же следовала немедленная порка. Но песня жила. Черные дрозды насвистывали ее, сидя на живых изгородях, голуби ворковали, спрятавшись в листьях вязов, она вплеталась в шум кузни и в звон церковных колоколов. И стоило людям услышать ее, они втайне начинали трепетать, потому что слышали в песне пророчество своей грядущей гибели.

В начале октября, когда пшеница была уже скошена, сложена в стога и даже частично обмолочена, над Скотным Двором закружилась стая голубей и в страшном смятении приземлилась на ферме. Джонс со своими работниками, а также полдюжины людей из Фоксвуда и Пинчфилда уже прошли главные ворота и приближаются сюда. Все они вооружены палками, а Джонс, идущий впереди, держит ружье. Конечно же, они хотят отбить ферму.

Этого ждали давно и заранее хорошо подготовились. За оборону фермы отвечал Снежок, проштудировавший найденную в господском доме старую книгу о походах Юлия Цезаря. Он быстро отдал необходимые распоряжения, и через минуту-другую все животные стояли на своих постах.

Как только люди приблизились к постройкам, Снежок предпринял первую атаку. Тридцать пять голубей взмыли в воздух, кружась над головами людей и поливая их своим пометом. Пока нападавшие отмахивались от них, из-за изгороди выскочили вперед прятавшиеся там гуси и принялись злобно щипать их за икры. Разумеется, это был всего лишь отвлекающий маневр с целью внести смятение в ряды наступавших, и люди сравнительно легко отогнали гусей палками. Но в этот момент Снежок бросил в бой вторую линию обороны. Мюриэль, Бенджамин, а также все овцы во главе со Снежком кинулись вперед и начали бодать и колоть людей буквально со всех сторон. А Бенджамин развернулся и принялся их лягать. Но люди, обутые в кованые сапоги и вооруженные палками, вновь оказались сильнее. Снежок неожиданно взвизгнул — это был сигнал к отступлению, — и животные разом отступили, бросились через калитку во двор.

Люди закричали от радости. Они решили, что противник отступает в панике, и пустились вдогонку, смешав свои боевые порядки. Этого-то и добивался Снежок. Стоило людям вбежать во двор, как три лошади, три коровы и свиньи, сидевшие до этого в коровнике, выскочили из засады и неожиданно появились в тылу нападавших, отрезая их от калитки. Снежок дал сигнал к наступлению и первым ринулся прямо на Джонса. Тот, заметив его, поднял ружье и выстрелил. Заряд дроби наповал сразил одну из овец и прочертил кровавый след по спине Снежка. Но, не останавливаясь ни на секунду, Снежок бросил свою двухсотфунтовую тушу в ноги Джонса. Ружье выпало у него из рук, а сам Джонс полетел в навозную кучу. Но воистину страшное зрелище являл собой Боксер: он вскинулся на дыбы и, как жеребец, подкованными копытами разил людей. Первый же удар пришелся по голове молодого конюха из Фоксвуда, который рухнул в грязь без признаков жизни. Заметив это, люди побросали палки и попытались убежать. Их охватила паника, и спустя мгновение животные уже гоняли их по двору круг за кругом. Их бодали, лягали, кусали, топтали. Не было существа на ферме, которое бы не считало своим долгом отомстить нападавшим как умеет. Даже кошка неожиданно спрыгнула с крыши на плечи одного из работников, вонзила когти ему в шею, отчего тот дико заорал. Вот почему, когда наконец калитку открыли, люди были рады-радехоньки бежать со двора до самого шоссе. Короче, уже через пять минут после вторжения на ферму нападавшие постыдно ретировались, унося ноги тем же путем, которым пришли, и преследуемые стаей гусей, щипающей их за икры, до самых ворот.

Отступили все, кроме одного. Во дворе Боксер пытался копытом перевернуть молодого конюха, который по-прежнему лежал в грязи лицом вниз. Увы, юноша не шевелился.

— Он умер, — печально сказал Боксер. — Я не хотел этого. Я забыл, что на мне железные подковы. Верите ли, что я сделал это нечаянно?

— Что за сентиментальность, товарищ? — крикнул Снежок, из ран которого все еще струилась кровь. — На войне как на войне. Хороший человек — это мертвый человек.

— Я никого не хотел убивать, даже человека, — твердил и твердил Боксер, и в глазах у него стояли слезы.

— А где же Молли? — спохватился кто-то.

Молли и впрямь исчезла. Ферма переполошилась, поскольку возникли опасения, что люди могли покалечить кобылу или вообще увели с собой. Однако в конце концов ее обнаружили в конюшне. Она пряталась в собственном стойле, зарыв голову в сено! Молли бежала с поля боя, как только раздался выстрел. Короче, убедившись, что Молли цела, все опять вернулись во двор и увидели, что молодой конюх, который оказался всего лишь оглушенным, пришел в себя и удрал.

Все животные опять собрались вместе. Возбужденные, вспоминали о своих подвигах в сражении и, стараясь перекричать друг друга, рассказывали о них. Словом, все вылилось в импровизированное празднование победы. Немедленно подняли флаг и несколько раз пропели «Скотов Англии», потом устроили торжественные похороны овцы, убитой в бою, и на могиле ее посадили куст боярышника. У открытой могилы с краткой речью выступил Снежок, упирая на то, что, если потребуется, каждый должен быть готов умереть за Скотный Двор.

Единогласно постановили учредить военный орден «Герой Животных первой степени» и тут же наградили им Снежка и Боксера. Орден представлял собой латунную медаль (в общем-то, это были старые латунные бляхи для лошадей, их нашли все в той же кладовке), и его полагалось носить по воскресеньям и в праздничные дни. Учредили также орден «Герой Животных второй степени» и наградили им убитую овцу посмертно.

Долго спорили, как назвать состоявшееся сражение. В конце концов решили именовать его Битвой при Коровнике, ибо именно там, в коровнике, укрывались в засаде силы, нанесшие решительное поражение противнику. Ружье мистера Джонса вытащили из грязи, а поскольку в господском доме имелся запас патронов к нему, решили установить его у подножия флагштока как артиллерийское орудие и дважды в год производить салют — двенадцатого октября, в годовщину Битвы при Коровнике, и в иванов день, в годовщину Восстания.

Глава V

С приближением зимы все больше хлопот стала доставлять Молли. Она опаздывала на работу по утрам и в оправдание говорила, что проспала. Она жаловалась на какие-то мифические боли, хотя аппетит у нее был по-прежнему завидный. Под любым предлогом Молли была готова бежать к водоему с питьевой водой и подолгу стояла там, глупейшим образом разглядывая свое отражение. Впрочем, о ней, о ее проступках ходили слухи и посерьезнее — скажем, однажды, когда