С царем и без царя - Владимир Николаевич Воейков

только не спросил документов, но еще протолкнул в дверь, чтобы мы скорее проваливали. Однако полное риска путешествие до вагона этим не кончилось: у дверей стеклянной галереи при выходе на платформу оказался третий пропускной пост. Пришлось завлечь компанию в новый спор, окончившийся таким сильным возбуждением моих спутников, что пост постарался как можно скорее от нас избавиться и выпроводить на платформу. Проходя мимо поезда, я незаметно отстал от компании и забрался в битком набитый вагон III класса, на площадке которого простоял до прихода поезда в Н., где выскочил на рельсы с противоположной вокзалу стороны.

Были уже сумерки. Разыскивая дом моего знакомого, я случайно остановился у двери, на которой прочел его фамилию.

Его самого дома не было; отворила дочь. При виде такой безобразной физиономии, она чуть не захлопнула дверь. Вышла ко мне жена моего знакомого, а со следующим поездом приехал и он сам. Мой вид привел его в полный ужас. Мы стали вместе с ним обдумывать дальнейший план моего бегства. Я удачно попал: оказалось, что одну из квартир в его доме занимала вдова бывшего начальника станции, которая держала буфет. Старший из ее сыновей был помощником начальника станции, откомандированного на один из ближайших полустанков. Как раз в этот вечер он был свободен. Мой новый покровитель пригласил его пить чай, а сам немедленно отправился в местный совдеп, чтобы выправить для своего нового служащего (каковым был я) право жительства в Н., а также удостоверение на проезд по железным дорогам с возвращением в Н. Эти документы я получил только на следующий день.

9

Из Совдепии в Украину

Вечером явился помощник начальника станции. Я ему отрекомендовался как бывший буфетчик. Согласно нашему плану хозяин дома и я стали его убеждать поехать в Витебск для закупки провизии, которая, по моим сведениям, на витебском базаре раза в три дешевле, чем в Петрограде. Железнодорожные билеты можно было получать только по особым разрешениям, так что всякая поездка представляла из себя весьма сложное и подчас затяжное дело. Желая передо мною похвастать своим высоким положением, помощник начальника станции сказал, что если он с нами поедет, то вопрос билетов возьмет на себя, но что, находясь на службе, он должен получить отпуск, в котором начальство ему, вероятно, не откажет.

Действительно, на следующий день утром мы получили билеты на Витебск, а я из совдепа получил и соответствующие документы. Таким образом, мы втроем отправились на Витебск, так как в этом направлении было больше шансов перейти границу. В вагоне мне с моим знакомым удалось попасть в маленькое купе II класса, а помощник начальника станции устроился в служебном отделении. До станции Дно мы ехали сравнительно свободно: восемь человек в четырехместном купе; но на станции Дно к нам вошел вооруженный винтовками продовольственный отряд из Старой Руссы, который ехал на юг. Эти продовольственные отряды представляли из себя легализированных тогдашней властью погромщиков. С их приходом нас оказалось в отделении уже 13 человек. Двигаться не было никакой возможности. Так мы ехали всю ночь.

В 6 часов утра мы остановились на станции Витебск. Перед остановкой мой спутник узнал от находившихся в поезде евреев, что в настоящее время переход границы в районе Орши представляет большой риск, а что нужно из Витебска ехать на Смоленск, Брянск и Унечу, из которой можно свободно перейти границу. Мы решили, погуляв по базару, возмутиться витебскими ценами и сообщить сопровождавшему нас помощнику начальника станции, что необходимо ехать дальше — до Унечи, единственного места, где возможно сделать необходимые нам закупки.

Придя в гостиницу, мы потребовали кофе и втроем сели за маленьким столиком. Помощник начальника станции начал рассказывать о своей служебной карьере, превознося существующие порядки и с ужасом вспоминая о пережитом при царском режиме. Он привел случай с проходом императорского поезда через Н. в 1916 году, когда всем распоряжавшийся, по его словам, при высочайших путешествиях дворцовый комендант Воейков приказал его расстрелять… На мой наивный вопрос: «Как же вы с нами пьете кофе, когда Воейков приказал вас расстрелять?» — он рассказал следующие подробности: «Дворцовый комендант сделал распоряжение, чтобы для частных лиц телеграф не работал по линии за час до и час после прохода императорского поезда. Ввиду крайней необходимости одному лицу послать телеграмму я разрешил это сделать, за что дворцовый комендант приказал меня расстрелять». Я согласился с помощником начальника станции, что, судя по такому поступку, Воейков должен быть страшным мерзавцем. Мой спутник трясся от душившего его хохота, так что мне приходилось во время разговора толкать его ногой. На вопрос, каким образом он был спасен, помощник начальника станции объяснил, что его спас князь Путятин, отменивший распоряжение Воейкова.

Князь Путятин был начальником царскосельского дворцового управления и к подобным вопросам ровно никакого касательства не имел. Рассказанный факт был сплошной выдумкой: никогда никакого дела о посланной частной телеграмме даже и возбуждено не было.

Отправившись в 8 часов на базар, мы, раскритиковав цены, стали убеждать помощника начальника станции ехать с нами на Унечу, где вывозимые из Украины товары продаются чрезвычайно дешево. Он заявил, что сам ехать не может, так как отпуск кончается и он сегодня же обязан вернуться в Н., но обещал через своего станционного приятеля устроить нам проезд до Унечи, что и исполнил.

Поезд на Смоленск уходил только в третьем часу, и до этого времени мы гуляли по базару. Когда я отделился от своих спутников, ко мне подошел одетый мастеровым человек со словами: «Товарищ, а мы с вами с самого Лесного вместе едем». Я почувствовал, что наступает конец моей свободе… Хлопнув его по плечу, я веселым голосом сказал: «Так вы, товарищ, питерский? Идем в трактир вместе чай пить» — и взял его под руку. В трактире, увидев свободный стол у окна, я сказал: «Товарищ, вы займите этот стол, а я сейчас позову своих двух компаньонов. Они ребята хорошие, и мы прекрасно проведем время». Он пошел занимать стол… и так меня и не дождался. От двери трактира я бросился бегом на вокзал, встретил в условленном месте своего спутника и вместе с ним забрался в вагон. Улегшись на поднятом верхнем месте, я притворился больным, а он сел на противоположной скамейке, объясняя всем, что везет тяжелобольного; впустили мы только одну приличную даму с молодыми людьми, оказавшимися лицеистами. Таким