Конго Реквием - Жан-Кристоф Гранже

Она была той голубкой Канта, которая «рассекает воздух, ощущая его сопротивление, и воображает, что в пустом пространстве лететь было бы легче», – а на самом деле все наоборот – только сопротивление ветра поддерживает птицу и позволяет ей парить. Гаэль всегда боролась с отцом, и это сражение позволяло ей жить.

Но удалось ли ей хоть раз взлететь?

Она прекратила принимать пищу. Пыталась покончить с собой. Была шлюхой. Все это в его честь. Ей удалось испортить ему жизнь, но она разрушила саму себя. Теперь ситуация стала еще хуже: у нее больше не было маяка, к которому можно повернуться спиной. Ее кругосветка в обратном направлении закончилась.

Мрачное утешение: остальным предстояло столкнуться с той же пустотой. Мать, в сиреневой тунике и зеленом шелковом шарфе, вряд ли надолго переживет мужа. Морван был ее богом и ее демоном, тотемом и палачом. На авеню Мессины вместо супружеских отношений царил «стокгольмский синдром»[90]. Мэгги, со сложенными на коленях руками, покрытыми мелкими пятнышками, и глазами навыкате, казалась уже мертвой.

Лоик – дело другое. Он попробовал подменить отцовскую тиранию другим рабством: сначала алкоголем, потом наркотиком. И вот отец умер, как раз когда он пытался избавиться от кокаиновой зависимости. Слишком много пустоты возникло вокруг него.

Но в этот вечер Гаэль разглядела и нечто иное. В полусвете гостиной красивое лицо Лоика, бледное и напряженное, окружала странная аура.

Она знала своего брата наизусть. Самый умный, самый чувствительный, самый неуравновешенный в семье. Однако он не казался ни подавленным, ни потрясенным. Наоборот, он производил впечатление собранного, исполненного готовности непонятно к чему. Снова сел на кокаин? Нет, симптомы ломки были по-прежнему налицо: дрожь, лихорадочная возбужденность, беспокойство. Считал ли он смерть отца освобождением? Или, напротив, событием, побуждающим к мести? Она сомневалась, что он собрался взяться за оружие, чтобы вступить в бой в Конго…

Что-то произошло в Италии.

В течение всего нескольких дней патриархи погибли, и оба насильственной смертью. «Как жрешь, так и срешь», – сказал бы Морван. Существует ли связь между двумя убийствами? Может, Лоик выяснил что-то во время поездки?

Инстинктивно Гаэль повернулась к Софии. Присутствие Итальянки служило подтверждением. Она пришла не ради Морвана, а ради Лоика – поддержать, помочь выполнить план или пережить испытание, которое не имело ничего общего с уходом Падре. Гаэль чувствовала в ней ту же решимость, смешанную со страхом.

Что случилось во Флоренции? Что они обнаружили?

Внезапно она ощутила боль, от которой разлетелась на осколки, как стекло. Она дернулась на стуле, чтобы скрыть пронзившую ее вспышку.

«Человек-гвоздь не умер». Бесцветный голос Изабель Барер-Усено, она же Эрик Кац, звучал у нее в голове. А вдруг это было предупреждение? Вдруг угроза еще существует? Нечто связывающее эти смерти и предрекающее следующие? Гаэль окинула остальных взглядом и наконец поняла, в чем истинная катастрофа: больше нет Старика, чтобы их защитить.

83

Заснуть под снотворным. Проснуться под амфетаминами. Доехать до Руасси. Ждать в зале прибытия. Ничего сложного, при одном условии: ни о чем не думать и не заглядывать даже на шаг вперед. Не больше одного действия зараз, прошу вас.

Пассажиры с рейса Киншаса – Париж нескончаемым потоком шли мимо, но никакого Эрвана – наверняка его задержали формальности, связанные с получением тела. Лоик прилагал усилия, чтобы оставаться рассеянным, отстраненным – витать, не допуская в сознание главное: Эрван возвращается с телом их отца.

Наконец тот появился. Бледный, почти серый, уже не широкоплечий: от него остались одна кожа да кости. Комичная деталь: на нем была пестрая рубашка в стиле Киншасы. Тщедушный сорокадвухлетний мужичок, стриженный под ежик и свежевыбритый, возвращавшийся после гуманитарной миссии, которая скверно обернулась. Вообще-то, недалеко от правды, хотя Лоик так и не уловил, чего ради братец поперся в Конго.

Эрван, у которого всего багажа был один рюкзак, извинился за опоздание и подтвердил, что ему пришлось подписать километры бумаг в кабинетах таможенников.

– А что теперь будет? – спросил Лоик. – Я хочу сказать… с телом?

– Поместят в карантин, потом перевезут в Институт судебно-медицинской экспертизы. А потом одна лавочка, которую я знаю, займется похоронами.

Слово «лавочка» показалось Лоику не очень уместным, но он не стал придираться.

– Кладбище, похороны… Что мы выберем?

– Я поговорю с мамой. Лучше всего кремация, и как можно быстрее.

– Вскрытие сделают?

Эрван упер взгляд в зрачки Лоика. На исхудавшем лице глаза казались непропорционально большими.

– Сделают, но это чушь собачья. Я был там, когда его убили. Не обязательно резать ему живот, чтобы узнать, что случилось.

Он говорил спокойно, но кости черепа двигались под кожей, как механические детали оружия. Напряжение подчеркивало резкость его черт, придавая им такую затаенную жестокость, что было тяжело смотреть. Но главное, он дрожал от холода, и так сильно, что Лоику пришлось отдать ему свое пальто.

– Как все произошло на самом деле?

– Объясню в машине. Где ты припарковался?

Лоик поискал шутливый ответ, чтобы как-то разрядить атмосферу, но в голову ничего не шло.

– В паркинге, – сказал он просто, позвякивая ключами.

Пока они ехали по автостраде, Эрван хриплым голосом изложил факты, по-прежнему трясясь от холода. Его голосовые связки держались на ниточке. Сначала он попытался вкратце описать конфликт в Конго – по крайней мере, тот, что в районе Лонтано. Лоик очень быстро запутался. Он сосредоточился на дороге и на каждой отдельной минуте. Никакого кокаина, никакой паники.

Старший перешел к центральному эпизоду. Бегство на пироге, засада повстанцев, бег к самолету, перестрелка в кабине… Все это выглядело как приключенческий роман, вот только голос Эрвана напоминал комментарий репортера за кадром. Из-за кучи деталей уследить за рассказом становилось все труднее. Персонажи множились, одни знакомые, другие нет, – Бизинжи, Мумбанза, Понтуазо, Сальво… как и места – Муюмба, Тута, Анкоро, Лонтано… Черт ногу сломит.

Лоик выехал на окружную дорогу, подумав, насколько сами объяснения, в сущности, соответствуют характеру отца: запутанные обстоятельства, тайные махинации, жесткие факты. На подъезде к Порт-д’Аньер в салоне воцарилась тишина. Лоик не задал ни одного вопроса. Он предпочитал рассматривать кусочки пазла, не стремясь собрать их в единое целое, как любуются абстрактной фреской.

– Куда ты едешь? – вдруг спросил Эрван, когда они проскочили Порт-Майо.