Семеро Тайных - Юрий Никитин

— Ты прав, мудрый. Солнце вливает в него силы, потому онжив... Но когда эти лучи прервутся, длинные руки мира мертвых... Но мы успеем.

Воевода за их спинами прорычал:

— Черт... мы должны успеть!.. Такой воин, такой воин!.. Акулаки, а плечи...

Воины с криками бежали обратно, одни несли пучкисвежесодранной бересты, как хорошо, что березы растут по всему белому свету,другие прижимали к груди листья папоротника, Олег успел смутно подивиться, гденашли в пустыне, а двое, с поцарапанными лицами, примчались и бросили к ногамЗимородка ветки омелы.

Всадники носились взад-вперед на конях, воздух трещал оттопота, крика, всполошенных воплей. Омелы натаскали едва ли не целый воз, абересту таскали пока с молодых берез, столетней пока не отыскали.

Вода в котле вскипела, но Зимородок велела толочь листья иветочки в ступке. Губы Колоксая двигались, Зимородок опустилась возле него наколени. Олег напряг слух, с пересохших губ Колоксая сорвалось:

— Все равно... все равно... я люблю...

Зимородок счастливо улыбнулась, ее тонкие пальцы гладили егобезжизненную ладонь:

— Потерпи еще чуть... Сейчас ты будешь здоров и силен, какпрежде.

Его губы двигались, кадык дергался. После паузы онпрохрипел:

— Все равно люблю... и буду вечно любить тебя, Миш...

Зимородок отшатнулась, словно ей плюнули в глаза. Брови еесомкнулись, она остановившимся взором смотрела в бледное лицо. Воины замерли,чуя неладное. Олег сжался, предчувствие беды стало таким неминучим, что едва невскрикнул, а под левым ребром возникла тупая боль.

Он положил ей на плечо руку, и Зимородок поднялась, двигаяськак кукла, которую ведут чужие руки. Олег в самом деле отвел к воинам, чтотолкли смесь, в ступке чавкало, выбрызгивала зеленая слизь. Краем глаза он всевремя видел огромный красный диск, что наполовину погрузился за темный край,багровые лучи еще питают жизнь Колоксая, но солнце опускается так же быстро,как яичный желток сползает по горячей сковороде...

Ей подали приготовленный кубок. Она быстрыми движениямипереложила слизь в кубок, ее пальцы ловко сняли с шеи крохотную серебрянуюбаклажку. Олег часто дышал, молча указал на заходящее солнце.

Баклажка была полна, воины затаив дыхание смотрели, каквыплеснулась струйка удивительно чистой воды, в сумерках возникло чистое ровноесвечение. Когда струйка ударила в кубок, оттуда вырвался клуб дыма. Блеснулогонь, все потрясенно увидели, как кубок заполнился красным, как кровь, зельем.

Красный край солнца опускался стремительно. Зимородокнаправилась к ложу. Ее глаза не отрывались от распластанного беспомощного мужа.Олег шел рядом, в груди был такой страх, что он, неожиданно для самого себя,напомнил:

— Если он умрет, то умрешь и ты...

От нее пошла такая ледяная волна презрения, что он съежилсяи втянул голову в плечи, чувствуя себя полнейшим ничтожеством. А Зимородоксказала чистым ясным голосом:

— Колоксай!.. Колоксай, узри меня!

Тяжелые веки, красные и распухшие, приподнялись с такимусилием, словно герой голыми руками поднимал решетку на городских воротах. Олегвздрогнул, ибо глаза были красные, обезумевшие от боли, незрячие. Синийбезгубый рот дернулся, из почерневшего рта выползло медленное, как улитка:

— Миш, я все равно люблю...

Зимородок споткнулась. Олег, который смотрел на Колоксая, неуспел на крохотный миг, рука метнулась перехватить кубок, но Зимородок резкодернула его книзу, разжала пальцы. Из падающего кубка выплеснулась широкаяструя, мигом вошла в горячий песок, а пустой кубок подкатился к ложу Колоксая итам замер.

Олег вскрикнул:

— Ты... ты это нарочно!

Она молча указала глазами на виднокрай. Красный горбикмедленно шел вниз, оставался лишь самый краешек.

В великой печали Олег присел рядом с Колоксаем на ложе,опустил ладонь на раскаленный, как болванка на огне, лоб. Из черного, какуголь, рта рвались хрипы, желтое лицо дергалось, кровь текла изо рта и стекалана грудь. С другой стороны встал воевода, собственноручно, никому не доверяя,вытирал куском чистого холста ему рот. Олег чувствовал, как холодеет телобогатыря.

— Бу... будет... ли... — прохрипел Колоксай.

Олег кивнул, голос был полон печали:

— Будут. Черт, неужто не увидишь?.. Хоть ты провел однуночь, однако родишь... у тебя родятся три сына, три богатыря, равных которымеще не было на всем белом свете...

Колоксай улыбнулся, глаза смотрели на Олега с любовью инадеждой. В этот миг тени слились и покрыли весь мир. Выждав чуть, Олег ласковопровел ладонью по неподвижному лицу, надвинул веки, но губ не коснулся, пустьгерой войдет и в вирий с радостной улыбкой победителя.

Бояре столпились возле ложа. Воевода всхлипнул, не стыдясьслез. Колоксай упорно смотрел в темнеющее небо. Олег с великой печалью в грудипрошел мимо Зимородка, но она неожиданно ухватила его за руку:

— Ты сказал, что убьешь меня. Ну?

Гордая и прекрасная, она смотрела гордо и надменно. Синиеглаза блеснули горькой насмешкой.

— Тварь, — сказал Олег с отвращением.

— Ты дал слово, — напомнила она с вызовом.

— Я сказал, — возразил он, — что если он умрет, то и тыумрешь. Он умер, теперь и ты умрешь... когда-нибудь. Я не говорил, что убьютебя.

Она расхохоталась громко и жестоко, совсем не похожая напрежнюю хрупкую и нежную девушку.

— Лицемер!.. И дурак. Как ты мог подумать, что меня испугаюттвои угрозы? Смотри же!

В ее руке блеснул спрятанный в рукаве узкий длинный кинжал.Лицо ее стало светлым и прекрасным. Глаза сияли как утренние звезды. Олегпрыгнул, пытаясь перехватить руку с ножом, но лезвие уже сместилось, он увиделсверкающую дугу, что оборвалась внезапно и страшно под левой грудью Зимородка.

Она побледнела, но сияние глаз стало торжествующим. Тонкиеруки, сцепившись на рукояти, погружали лезвие все глубже, пока рукоять неуперлась в ребра.

— Колоксай, — сказала она ясным чистым голосом, — лишь татвоя жена, что пошла за тобой!

Перед ней расступились, в глазах воинов был почтительныйвосторг. Она приблизилась к ложу и легла, положив голову ему на грудь. Еетонкие руки обхватили его за шею, и так замерла, счастливая и тихая. Золотыеволосы рассыпались по широкой груди, ее синие глаза начали тускнеть. Последнимусилием она опустила веки, последний тихий вздох вышел из груди замедленно, ибольше она не шевелилась.