Великолепный обмен. История мировой торговли - Уильям Дж. Бернстайн

Для большей части Англии середины XIX века опиум оставался благом — лекарством от колик у детей и от страданий старости для пожилых леди. Попытка ввести запрет на опиум была подавлена консорциумом китайских торговцев и их союзников в Лондоне во главе с Джардином. Историк Хейнс называл этот союз «большим опиумом».,[62]

После первой опиумной войны трафик наркотика стал расти еще быстрее. В 1845 году генеральный аудитор новой колонии (Гонконга) отметил, что в любое время дня и ночи 80 клиперов везут опиум в Китай или чай из Китая, и четверть из них принадлежит «Джардин, Мэтисон». Постепенно «Джардин, Мэтисон» стала объектом пристального внимания растущих антиопиумных настроений в Англии.

В действительности, Джардин и Мэтисон были довольны незаконностью торговли и очень боялись легализации, которой периодически добивались китайцы. Это открыло бы рынок для конкуренции «людям с малым капиталом». Их страхи были обоснованы. В 1858 году по Тяньцзиньскому договору (в завершении второй опиумной войны) китайцев вынудили легализовать опиум (кроме того — открыть еще десять портов, выплатить репарации и передать англичанам Цзюлун). Легализация торговли означала, что теперь кто угодно мог приобрести мальву в Бомбее, погрузить ее на одно из новых судов «Пенисулар энд ориентал стим нэвигейшн компани» и продать ее в Гонконге. Через несколько лет «Джардин, Мэтисон» была вытеснена из опиумной торговли такими людьми, как бомбейский торговец Давид Сассун, по происхождению — еврей из Багдада. Сассун хорошо знал порядок ведения дел в Индии, его семья обладала обширными деловыми связями. Легализация позволила ему перехватить контроль за торговлей у представителей «старой» английской провинциальной торговли. В опиумном бизнесе Сассун заключил договора со многими индийскими торговцами, в том числе и с наследниками Джиджибоя.

Выход «Джардин, Мэтисон» из опиумного бизнеса оказался для них благом, так как вынудил компанию к переменам. Импорт опиума достиг пика (примерно 100 000 ящиков в год) к 1880 году.

Общественные этические нормы могут стремительно меняться. Например, в 1600 году даже самые просвещенные европейцы не видели ничего дурного в торговле черными рабами. В 1800 году немногие европейцы (да и китайцы) винили Великобританию за экспорт опиума в Китай. И не стоит забывать, что табак (который вызывает не менее сильную зависимость, чем опиум, и сгубил куда больше народу) и по сей день агрессивно продается по всему земному шару корпорациями — наследниками Уильяма Джардина и Джеймса Мэтисона.

Если импорт такого вредного продукта, как опиум, не принес ничего хорошего Китаю, то импорт совершенно безвредного товара — изготовленной на фабриках одежды из хлопка считается причиной, ввергшей Индию в крайнюю бедность. Как сказал Карл Маркс, цитируя генерал-губернатора Уильяма Бентинка: «История коммерции не знает жалости. Равнины Индии белеют костями ткачей».[63] То же случилось и с литейщиками Индии, и со многими индийцами в наши дни.

Стандартным был следующий сценарий. Англичане запретили экспорт индийских тканей, в то время как британским товарам был дан «зеленый свет». Результатом стало разрушение знаменитой индийской текстильной индустрии. По словам Джавахарлала Неру, основателя и первого премьер-министра современного индийского государства:

Маркс и Неру верно уловили суть происходившего тогда: в 1750 году Индия производила около четверти текстильной продукции мира, к 1900 году ее доля составляла менее 2%.

Общие потери для индийской экономики были достаточно скромны, так как основная часть продукции этой нации приходилась на сельское хозяйство. Общее число безработных составляло 2-6 миллионов (не более 3% населения), а не апокалипсические десятки миллионов, о которых вещали Маркс и Неру. (Для сравнения, число безработных в годы Великой депрессии в США превышало 30%.) Некоторые историки-экономисты утверждают, что, благодаря более дешевому и качественному английскому волокну, местная индустрия по производству одежды на самом деле росла. Удивительно, что в большинстве обсуждений упускается из виду тот факт, что сотни миллионов индийцев, богатых и бедных, покупали одежду английского производства, которая была дешевле и лучше.

Индия не сделалась беднее, скорее стремительно индустриализировавшийся Запад сделался намного богаче. Современные историки-экономисты Европы и Индии приписывают тяжелую ситуацию в Индии XVIII и XIX веков большому количеству факторов, не связанных с британской торговой политикой: неурожаи, частое отсутствие муссонных дождей, неадекватная система транспортировки внутри страны, отсутствие центрального рынка и смерть в 1707 году последнего императора из династии Великих Моголов, Аурангзеба.

Можем ли мы обвинять Британию (как это делал Неру) за безнаказанный ввоз товаров в Индию и закрытие их оттока в противоположном направлении? Лишь в малой степени: в середине XIX века большая часть английского импорта в Индию облагалась пошлиной в 3,5%-7% (в зависимости от того, перевозился товар на британском судне или судне другой страны). Пошлина за иностранные (включая индийские) товары, привозимые в Англию, колебалась от 15% до 20%. Для сельскохозяйственной продукции, такой как индийский сахар и хлопок-сырец, тарифы были значительно ниже. Это, конечно, — дискриминация, но не запрет. Нельзя с уверенностью утверждать и то, что к разорению Индии привело злоупотребление Англией правом «дивани». По сравнению с любящими роскошь Моголами англичане направляли куда большую часть «дивани» на общественные нужды (например, на строительство сети железных дорог). В любом случае, доход государства не превышал 1% национального дохода.[64]