Дорогой интриг - Юлия Цыпленкова

я с укоризной, а после, прижав ладони к своей груди, взмолилась: – Не отнимайте у меня его милость, прошу вас! – и снова прижалась к королю: – Государь, вы ведь знаете, как тяжело завести во дворце доброго друга. Его милость не переступал границ ни разу, более того, я не вижу в нем мужчины, как и он во мне женщины. Но мы оказались близки по духу, оттого и сдружились. Кроме того, дядюшка доверяет барону Гарду мою жизнь и честь, потому только его милость сопровождает меня в отсутствие графа Доло. – Я опять отстранилась. – Вы же знаете его сиятельство, он крайне щепетилен в вопросах чести, умен и прозорлив. Более того, зная о моем нежелании давать надежду, граф не подпускает ко мне никого, кто имеет на меня виды и серьезные намерения. – Теперь я накрыла грудь монарха ладонями, заглянула в глаза и повторила жалобно: – Пожалуйста.

Государь улыбнулся в ответ, после взял меня за руку, поднес ее к своим губам и произнес, глядя мне в глаза:

– Вы вьете из меня веревки, Шанриз, – наконец, поцеловал мне руку и отступил, окончательно выпустив меня из объятий: – Хорошо, пусть его милость и дальше сопровождает вас, однако я требую не допускать объятий и всяких касаний, не являющихся помощью и поддержкой предписанных этикетом. Барон, – внимание венценосца досталось моему наперснику: – Вам повезло… на этот раз. Но если я увижу, что вы позволяете себе более того, что я сейчас огласил, невеста сыщется быстро, и после свадьбы вам придется покинуть Двор, чтобы насладиться супругой сполна.

– Я ни разу не переступал дозволенных границ и не сделаю этого впредь, – заверил Фьер истово.

– Отрадно слышать.

Король отошел от меня, и я, оказавшись за его спиной, округлила глаза и прижала ладонь ко лбу. Так нагло я не вела себя еще ни разу. Лапать короля! Впрочем, он, кажется, только был рад воспользоваться моментом, может, еще и на пользу выйдет… Медленно выдохнув, я закрыло лицо ладонями.

– Что там? – услышала я вопрос государя и вскинула голову.

– Мы не знаем, – ответил Гард.

– Эта неизвестность изматывает, – пожаловалась я. – Хоть бы одним глазком взглянуть на моего мальчика.

– Ша… – начал Фьер, но опомнился и закончил: – Милость. Ваша милость, – уже весомо и четко повторил барон, – Его Величество, думается мне, спрашивает нас не о состоянии Аметиста, а о причине, вызвавшей ее.

– Вы верно понимаете… ша, – усмехнулся государь и ответил Гарду выразительным взглядом, – милость. Кстати, обращение по имени также неприемлемо.

– Простите великодушно, Ваше Величество, – склонил голову барон, – у меня с детства бывает дурно с дикцией. Слоги глотаю. Особенно когда лнуюсь… Ну вот опять, – его милость удрученно вздохнул и опустил голову.

– Следите за вашей дикцией, Фьер, – насмешливо ответил государь. – Это в ваших интересах.

Гард приложил ладонь к груди, и… дверь открылась, разом прекратив все разговоры. Магистр Элькос появился на пороге. Он выглядел уставшим.

– Воды, – кинул маг кому-то из конюхов через плечо. Их, в отличие от нас, из конюшни не выгоняли. Впрочем, как раз работники были научены, как вести себя, когда работает маг. Пусть ветеринар был и слабым магом, но все-таки одаренным.

– Что? – коротко спросил король у Элькоса.

– Скверна, – покривившись, ответил тот. – Кто-то вплел ему в хвост заговоренную ленту. Бедняга уже еле дышал.

– Он жив, господин Элькос? – с замиранием сердца спросила я.

– Девочка моя, когда я вас подводил? – устало улыбнулся маг. – Дайте ему несколько дней набраться сил, и ваш дорогой Аметист снова будет измываться над вами.

– Я могу увидеться с ним сейчас?

– Когда вас удерживали запреты? – хмыкнул Элькос, и я поспешила к своему жеребцу. И пусть он принадлежал герцогине, но всё равно был моим.

Уже отойдя к двери, я услышала возмущенное восклицание магистра:

– Помилуйте, государь! Я эту малышку на коленях держал, я ей разбитые коленки и насморк исцелял, разумеется, Шанни – моя дорогая девочка! Она мне как дочь, и я буду ее так называть.

Закатив глаза, я вошла в конюшню. Теперь я точно знала, что фраза «ревнив, как Стренхетт», бывшая в ходу среди придворных и приближенных ко Двору, – не простая метафора. Королевский род обладал этой не лучшей чертой в полной мере. Но, отмахнувшись от этой мысли, я поспешила к Аметисту, чье фырканье показалось мне сладчайшей музыкой.

Глава 16

Аметист полностью поправился. Мой дорогой мальчик не только поправился, но кажется, спешил наверстать время, упущенное им для своих проказ. Никогда он не доводил меня до раздражения, а однажды преуспел настолько, что я не удержалась и возопила:

– Да что же ты за животное!

– Пфр, – не согласился наглец.

– Да-да, дорогой, ты – животное! Не жеребец, не конь и даже не лошадь, ты самое настоящее животное! Ты – живое воплощение всех пороков этого мира, с которыми я намерена бороться. Я против мужского обожествления, против преобладания мужской власти над женщиной, против этого несуразного идолопоклонничества, которому нас поучают с детства, превознося мужчину над женщиной, отказывая ей в уме и силе духа. Так скажи же мне, почему именно я стою здесь и вытанцовываю вокруг тебя, будто ты не скакун, а мой супруг?!

Дело случилось на вечерней прогулке. Сопровождал меня дядюшка, с бароном Гардом мы теперь старались оставаться наедине как можно реже, не желая подвергать его риску быть обрученным при живой жене. Да и просто не хотелось злить Его Величество, вернувшегося в мою жизнь вместе со всей толпой лизоблюдов. Разумеется, король не вел их за собой, они объявились сами, осознав, что игра в холодность закончена. Правду сказать, мне подумалось, что государь попросту устал ждать, когда же я начну страдать и попадаться ему на пути, чтобы вымолить прощение за дерзость, поэтому посчитал ту сцену у конюшни достаточной и милостиво меня простил.

Теперь он вновь стал появляться в гостиной своей тетушки, ну и лизоблюды, конечно, вернулись под гостеприимное крылышко ее светлости. Герцогиня парила на крыльях своей популярности, вновь звала меня «дитя мое», трепала по щеке и ласково улыбалась. Но вот кто так и не вернулся на вечера ее светлости, так это Ее Высочество. Государь всё чаще приходил один, лишь иногда его сопровождала графиня Хальт. В такие вечера она была чрезвычайно мила со всеми, включая меня. Буквально сияла очарованием и дружелюбием.

Оказалось, у ее сиятельства приятный голосок, не такой красивый, как у предательницы Керстин, но тоже весьма мелодичный. Серпина не отказывалась спеть одна или в дуэте, когда ее просили. Выглядела она в эти моменты прелестно. Изящная, нежная,