Небеса нашей нежности - Анна Велозо

Его руки скользнули по ее талии, опустились на ягодицы. Он принялся медленно поднимать ее платье, провел ладонью по шелковому белью… и отстранился. Подол платья опустился.

– Пойдем, – хрипло прошептал Антонио.

Взяв Каро за руку, он повел ее в спальню. Там он начал раздеваться, но девушка перехватила его руку:

– Позволь мне…

Она неспешно, точно поддразнивая, начала его раздевать. И Антонио предстал перед ней обнаженным во всей своей красе. Она не могла оторвать глаз от его прекрасного тела, изуродованного свежими шрамами.

– Это от той аварии?

– Да. – Он принялся стягивать с нее платье.

Каро подняла руки, чтобы помочь ему. Какое-то время они стояли обнаженные, любуясь друг другом и тяжело дыша. А затем Антонио повалил ее на кровать и принялся ласкать языком. Каро тихо застонала. Ее первоначальный стыд от столь необычных ласк улетучился, возбуждение возросло настолько, что все остальное стало неважным. Она ощутила легкое покалывание в пальцах, и волна наслаждения поднялась в ее теле, схлынула и поднялась вновь, еще сильнее. Каро чувствовала ее приближение, беспомощная перед этой мощью, и ждала, чтобы эта волна подхватила ее, унесла прочь, заставила позабыть обо всем. И когда волна достигла средоточия ее страсти и разбилась о берег сладостных спазмов, у нее перехватило дыхание. Тело изогнулось, а с губ слетели стоны, которые Каро не могла сдержать.

Она тяжело дышала, когда Антонио поднялся к ней и заглянул в глаза. Ей хотелось большего, прямо сейчас. И ему хотелось того же – чтобы их тела слились воедино. Она почувствовала, как Антонио медленно вошел в нее, открыла глаза и увидела, что он смотрит на нее. Так они раскачивались, словно в чувственном танце, пока движения Антонио не стали быстрее. Ее веки затрепетали, стоны стали громче. Его мощные толчки возносили ее на вершину наслаждения, и от страсти у нее слезы наворачивались на глаза. Каро закричала в экстазе, и его возбуждение достигло своего пика. Его тело замерло, но он остался в ней, пока их дыхание не успокоилось. Оба блестели от пота, и Ана Каролина убрала с его лица влажные пряди волос, прилипшие ко лбу.

Какое-то время они лежали на кровати, молча глядя друг другу в глаза.

– Это было… быстро, – тихо сказал Антонио.

Быстро? Нет. Антонио, должно быть, полагал, что унизил Каро тем, как взял ее, но никогда еще подчинение не было для нее столь сладостным.

– Все было так, как я хотела.

– В следующий раз попробуем медленнее.

– В следующий раз?

– Да. Или в следующие пять раз. – Его ладони легли ей на груди, принялись ласкать их.

Каро закрыла глаза, ожидая, что он возьмет ее снова.

Они заказали ужин, и официанту в белом пиджаке приходилось смущенно отводить глаза, чтобы не смотреть на кровать, пребывавшую в полнейшем беспорядке, и даму в банном халате. Едва выйдя из комнаты, он сразу побежал к телефонистке, своей приятельнице.

– Они здесь, – сообщил он, когда соединение было установлено.

Завершив разговор, официант заговорщически подмигнул телефонистке. Они оба получат за это отличные чаевые.

Прошло около часа, прежде чем суматоха в церкви улеглась и большинство гостей ушли. Многие остались на площади перед храмом, чтобы обсудить случившееся, но и оттуда люди вскоре разошлись. Поговорить о произошедшем можно будет и позже, насладиться чудесной сплетней – за ужином, на бридже с приятельницами, у парикмахера. Можно будет похвастаться своим присутствием при этом знаменательном событии. Историй хватит на целый месяц. Одно такое происшествие стоило десяти.

Донья Виктория сохраняла видимость спокойствия, хотя на самом деле готова была взорваться.

Она угрожала Фелипе да Сильва обвинениями в клевете и сразу же обратилась к знакомому судье, пришедшему на свадьбу:

– Арестуйте этого человека! – Она указала на Фелипе.

– У меня нет таких полномочий, донья Виктория. – Судья покачал головой.

Вскоре он ушел домой. Он не хотел оказаться втянутым в конфликт, который его не касался. Его жена потом еще неделю будет пилить его за столь ранний уход: она сочтет, что ее муж упустил свой шанс проследить за происходящим.

– Лучше прикажите арестовать вашего будущего зятя, tia Виктория, – заявил Фелипе, чем вызвал поток ругани со всех сторон.

Вскоре и он ушел: настроения в зале стали опасными, а Фелипе не хотел, чтобы его линчевали. Хотя он и не представлял себе, что люди могут на кого-то наброситься в церкви, а епископ показался ему человеком разумным и достаточно авторитетным, чтобы сдержать толпу, но рисковать не хотелось. В тот момент, когда все смотрели на Энрике, Фелипе спокойно вышел из церкви, гордый тем, что совершил.

Энрике был на пределе. Он дрожал всем телом и не мог отвечать на сыпавшиеся на его голову вопросы. Он лишь молчал и умоляюще смотрел на окружающих. В какой-то момент ему стало дурно. Энрике сел на ступени перед алтарем и опустил голову на руки. Он так и знал. Он всегда был убежден в том, что рано или поздно кара за совершенное преступление настигнет его. И кара была суровой, но справедливой: преступление вскрылось на свадьбе – Господи, в церкви! Как бы то ни было, он действительно совершил преступление. Но почему же еще более суровая кара не обрушилась на почтенного сеньора Пассоса и его соучастников? Разве их вина не больше? Где же тут справедливость? Подняв голову, Энрике оглянулся в поисках Аны Каролины. Она обо всем знала. Если она смогла простить его – а она его простила, иначе не стала бы выходить за него замуж, – то все остальное не важно.

Но Аны Каролины тут не было.

И вдруг Энрике увидел исповедальню. Вот что ему сейчас нужно! Исповедаться. Да, зря он считал ритуалы католической Церкви суеверной чушью. Исповедь ему поможет. Покаяние его очистит.

К Энрике подошли его родители. Они хотели увести его из этого места.

– Где Ана Каролина? – спросила его мать.

Но Энрике был еще не в состоянии говорить. Пожав плечами, он развел руками. В этот момент его нашла Мария.

– Ана Каролина в ужасе, – шепнула она ему на ухо. – Она хочет сегодня побыть одна. Отправляйся домой, Энрике.

Его мать, услышавшая это, раздраженно пробормотала: «В горе и в радости…»

Мария и сама не знала, почему сказала в ответ:

– К счастью, до этого не дошло. Моя кузина не поклялась в верности этому… преступнику. – Развернувшись, она гордо удалилась.

Собственно, Мария хотела поговорить с Энрике о том, что же он натворил, но жених впал в ступор, из него и слова не вытянешь, а тот мулат ушел. Только епископ, судя по всему, знал, что происходит. Чернокожий, выдвинувший обвинения, отвел священника в сторону и что-то рассказал ему. После чего лицо мулата исказила гримаса ярости, а епископ покраснел.