Ледяной смех - Павел Северный

— Вы классический образец тупой офицерской самовлюбленности!

— Благодарю вас. Но за нее, ваше превосходительство, мной заплачено шестью ранами и потерей руки.

— Постойте! Поймите! — Адмирал задыхался от нервной одышки. — Со мной не надо спорить. Поймите! В пашем положении нельзя ссориться с союзниками из-за какого-то машиниста. Англичане уверяют, что он большевик. Они уверены, что Муравьев, защищая большевика, убил капрала.

— Союзники по привычке всегда врут. Погибший машинист отступал с нами от самого Омска.

— Но как нам доказать англичанам, что он действовал правильно, не подчиняясь их требованиям?

— Разве собираетесь доказывать? Ставлю вас в известность, что, данной вами мне властью коменданта, и потребую, чтобы при похоронах машиниста присутствовал почетный караул части, повинной в его гибели.

— Зачем?

— Для вашего престижа.

— Они не выполнят вашего требования. Именно шотландцы настаивают на расстреле Муравьева. А этот Муравьев из молодых да ранних. Видимо, из патриотов, питающих ненависть к иностранцам. Офицерская молодежь слишком щедра на ненависть.

— Она слишком многое увидела и поняла из деяний иностранцев, чего вам, ваше превосходительство, невидно из окна вагона. Ненависть молодого офицерства еще полбеды. Страшнее другая ненависть. Солдатская ненависть к иностранцам. Я видел ее, когда солдаты впервые увидели мешки с удушенными женщинами. Я видел, как они сваливали под откосы теплушки с чехами.

— Вы сгущаете краски. Как бы ни была страшна действительность гражданской войны, для успокоения союзников отдайте приказ об аресте Муравьева.

— Сделайте это сами. Но заодно арестуйте и меня. Капитан Муравьев действовал по моему приказу. Заверяю вас, что я, окажись на его месте, перестрелял бы всех шотландских юбочников, зверски избивавших машиниста.

Колчак слушал Несмелова, стоя к нему спиной у столика со стопкой книг.

— Повторяю, немедленно арестуйте Муравьева!

— Я это не сделаю.

Резко обернувшись, Колчак схватил книжку и, порвав ее пополам, бросил под письменный стол.

— Чего же вы от меня хотите?

— Чтобы потребовали от союзников извинения за убийство машиниста. Они не должны забывать, что русских из-за их капризов на русской земле нельзя убивать безнаказанно. Если не сделаете этого, то сделаю эта сам. И уверен, что шотландцы при настоящих условиях принесут извинения.

— Несмелов, нельзя быть таким решительным в своих действиях, забывая, что у нас перед союзниками есть многие еще не оплаченные обязательства.

— Это, видимо, у сибирского правительства, а не у армии.

— Но я ее верховный правитель.

— Поэтому и должны беречь ее честь.

— Господи, какой вы трудный. У вас просто нетерпимый характер.

— Оттого что многое перетерпел, прежде чем стать нетерпимым.

Колчак, не отводя глаз от Несмелова, произнес:

— И все же горжусь вами. Но Муравьева откомандируйте куда-нибудь. Его могут убить из-за угла обозленные шотландцы.

— Капитан не из трусливых. Как комендант, не расстанусь с ним.

— Несмелов, неужели вам не надоело быть таким злым?

— Надоело. Но мне не дают отдохнуть от злости. Расстанусь с ней, видимо, когда перестану жить. Больше всего меня злят свои коллеги и союзники. Моя злость к этим господам сильнее злости к большевикам. С теми все ясно. А вот со своими коллегами все слишком сложно и запутанно. Очень уж старательно заботятся они о своих личных выгодах, заслоняя ими свою офицерскую совесть. Союзники могут гордиться подобными учениками.

Адмирал шагал по салону, потирая пальцами виски.

— За что арестовали английских журналистов?

— За воровство.

— Не понял?

— Обворовали княжну Певцову, когда она была вашем поезде.

— Англичане сообщили, что украденные вещи возвращены.

— Но это не освобождает воров от наказания.

— Как все это отвратительно. Певцова еще в Красноярске?

— Сегодня утром уехала.

Адмирал закурил, предложил папиросу Несмелову.

После стука в дверь в салон вошел дежурный адъютант.

— Донесение генерала Каппеля.

Колчак, прочитав телеграмму, сухо сказал адъютанту:

— Ступайте. Несмелов, фронт прорван в двух местах. Особенно плачевно состояние у Пепеляева. Неужели уже катастрофа?

— Не удивлен, что у Пепеляева может быть катастрофа. Он на днях торговал в Красноярске уральскими самоцветами.

— Господи, о чем говорите?

— Лесопромышленник Красногоров перед отъездом хвалился, как за царское золото купил у Пепеляева неплохие уральские самоцветы. Будни нашей действительности, ваше превосходительство. Могу быть свободным?

— Теперь, Несмелов, действуйте с прежней решимостью. Теперь решимость необходима во всем.

— В этом не сомневайтесь.

Колчак взял со стола сорванный погон Несмелова.

— Возьмите и верьте чести, что сорвал его случайно.

После ухода Несмелова адмирал вновь перечитал телеграмму. Развернув карту, долго рассматривал ее, а отойдя к окну, смотря на шагающего около вагона часового, громко сказал:

— Да, конечно, это катастрофа.

1

Светило январское солнце.

По таежным просторам Сибири, в людской крови по снегам, шел всего седьмой день нового тысяча девятьсот двадцатого года, наступившего при торжественном блеске звездного горения. При безветрии шел седьмой день, он с одинаковым прихватом студил на дорогах и бездорожье в одинаковых солдатских шинелях победителей и побежденных…

2

Село за оврагом возле станции Бирюсинск.

Среди берез в ограде сельской церкви утонула в сугробных наметах избушка сторожа деда Адриана, и только горшок на трубе напоминал о ее существовании.

Сугробы в стежках заячьих, а то волчьих следов, а перед избушкой в людских и конских, замусорены сеном. Стоят кошевы и сани с поклажей, а возле них лошади, прикрытые от стужи одеялами…

Потолок в избушке низко и косо нависал над горницей с пузатой печкой. Он весь увешан пучками сушеной мяты и хмеля. Печь давно не беленная, в трещинах со знаткими и извилистыми тропками тараканьих путей.

В переднем углу за пучками колосьев медная икона-складень, поставлена на божницу еще до того, как дед Адриан заступил в караул при церкви. Невелика горница. От окна к двери шагов семь, а в ширину того меньше.

В углу, возле двери, наставлены некрашеные, посеревшие могильные кресты. Рядом с ними к стене прибит медный умывальник, а под ним деревянная бадья.