Ледяной смех - Павел Северный

— А я лично видела такие мешки с удушенными русскими молодыми женщинами.

— Может быть, переберетесь в поезд Осведверха?

— Разрешите ехать на лошадях с мадемуазель Кокшаровой?

— Она еще в Красноярске?

— Мне предложили ехать Красногоровы.

— Считаете это для себя возможным?

— Готова идти пешком, чтобы вырваться из иностранного общества, где уже месяцы не слышала о своей стране доброго слова, кроме насмешек и планов ее порабощения.

— Я вас понимаю, княжна, вы устали и на все смотрите через темные очки. Я тоже устал, но продолжаю верить своим черным глазам. Согласен освободить вас от прежнего поручения, ибо не хочу больше подвергать вашу жизнь какой-либо опасности. Спасибо, дорогая княжна, за вашу преданность мне. Не могу скрыть, что мне ее будет не хватать. Но вы должны жить, ибо молоды. Дайте слово беречь себя.

Колчак поцеловал руку княжны, а она заплакала.

— В Иркутске я и Анюта будем рады встрече с вами в любое время. Я лично не сомневаюсь, что там мы с вами увидимся… До свидания, Ирина Павловна…

3

В морозной мглистости декабрьского рассвета Муравьев провожал уезжавших из Красноярска Красногоровых, а с ними любимую Настеньку Кокшарову, Калерию Кошечкину и Певцову.

Заботливо укутав Настеньку в собачью ягу, Муравьев усадил ее в большую кошеву вместе с Калерией Певцовой.

От волнения все мало говорили, а если и говорили, то совсем ненужных пустяках. Муравьев не отводил глаз от Настеньки. Наконец наступил момент, когда все расселись и три тройки, взяв с места, зазвенев колокольцами, уже через минуту потерялись из глаз провожавших, хотя еще слышался, но уже приглушенно, звон колокольцев.

Вернувшись на станцию, Муравьев застал в комендатуре взбешенного Несмелова. Увидев Муравьева, комендант закричал:

— Куда вас носили черти в такую рань?

— Я провожал. Вы разрешили.

— Помню, помню. Берите взвод и на полусогнутьх к санитарному поезду на девятом пути. Шотландские юбочники опять дурят, пытаясь захватывать паровоз для своего состава.

— Разрешите выполнять.

— Постойте, Муравьев. Действуйте смело, согласуясь с обстоятельствами. Вы это умеете. Разрешаю в случае необходимости применять оружие. С богом!

За последние дни это было уже не первое намерение шотландских стрелков захватывать паровозы, чтобы покинуть Красноярск. Но согласно составленному комендантом станции графику, согласованному с иностранным командованием о порядке движения иностранных эшелонов, поезд шотландских стрелков должен был покинуть Красноярск только через три дня.

Выполняя приказ коменданта, Муравьев уже через считанные минуты со взводом солдат был у санитарного поезда. Он прибыл в момент, когда шотландский капрал с несколькими солдатами пытались отцепить от состава паровоз, но им не давали этого сделать высыпавшие из вагонов раненые.

Обозленные неудачей солдаты во главе с капралом стащили с паровоза машиниста, начали избивать, а сбив с ног, с ожесточением пинали его. Появление Муравьева с солдатами остудило пыл англичан, но лишило выдержки капрала. Выкрикивая брань, он кинулся к Муравьеву. Толкая офицера в грудь кулаком, требовал приказать машинисту отцепить паровоз от состава.

Муравьев сильным ударом отшвырнул от себя капрала и подал команду окружить паровоз, что солдаты немедленно сделали, ощетинившись штыками.

Окровавленный машинист, с трудом поднявшись на ноги, направился к паровозу, но капрал выстрелил ему в спину, и машинист рухнул на снег.

Муравьев, выхватив из кобуры наган, разрядил его в воздух, капрал выстрелил в Муравьева, но не попал. Раздались два выстрела Муравьева. Капрал, зашатавшись, встал на колени и, еще раз выстрелив, упал.

Шотландские стрелки разбежались в разные стороны.

Муравьев подошел к машинисту, убедившись, что он мертв, послал взводного сообщить коменданту о происшествии на девятом пути у санитарного поезда…

Через час после стрельбы у санитарного поезда союзное командование заявило Колчаку строгий протест, потребовав за убийство капрала расстрела капитана Муравьева.

Не ограничившись протестом, союзное командование Предприняло попытку военной демонстрации, приведя свои воинские подразделения в боевую готовность, выставив усиленную охрану возле всех союзных поездов, находившихся на станции.

Однако решительные действия коменданта Несмелова, приказавшего в свою очередь оцепить эшелоны иностранных миссий солдатами Третьего Особого полка, наставило союзников отказаться от демонстрации своей силы, снять вооруженную охрану, отменить боевую готовность своих подразделений…

А еще через час комендант Несмелов был вызван в поезд Колчака. Несмелов не раз слышал разные рассказы о внезапных вспышках адмиральского гнева, когда в виновных, несмотря на чины, летели любые предметы, оказавшиеся под рукой адмирала.

Войдя в салон, Несмелов замер на месте, когда Колчак, стоявший у письменного стола, ринулся к нему с сжатыми кулаками, выкрикивая срывающимся голосом:

— Мерзавец! Умалишенный! Как смели допустить стрельбу в союзников?

Лицо адмирала от гнева было серым. Большие глаза готовы испепелить переполнявшей их злостью.

— Отвечайте! Я требую ответа!

— Только после того как перестанете кричать!

Колчак вне себя схватил Несмелова за плечи, а оторвавшийся левый погон полковника остался в адмиральской руке.

— Ваше превосходительство, уберите руки, — холодным шепотом попросил Несмелов, готовый оторвать от своих плеч адмиральские руки.

Спокойствие Несмелова на минуту отрезвило Колчака. Увидев в руке погон, не зная что с ним делать, бросил его на письменный стол. Не глядя на Несмелова, выкрикнул:

— Это случайность! Слышите, случайность! Давно пора сменить на генеральские. Упрямились? Демонстрировали ко мне свое неуважение, свою пагубную самостийность. Спрашиваю, почему оставались полковником?

— Ибо сражаюсь с большевиками не из-за чинов.

— Как смеете разговаривать со мной в таком тоне! Заставлю вас замолчать!

— Не сомневаюсь! — Лед в голосе Несмелова вновь вызвал вспышку гнева, адмирал вновь кричал:

— В чем не сомневаетесь?!

— В том, что способны заставлять людей молчать! Слышал, как приказывали расстреливать непослушных.

— О чем вы?

— О том, что заставить меня замолчать можно только физическим уничтожением.

— Несмелов, не забывайтесь! Разговариваете с вашим правителем!

Ощупывая глазами стоявшего перед ним невозмутимого полковника, адмирал вновь закричал:

— Почему стоите?! Садитесь!

— Привык любой разнос начальства выслушивать стоя.