Каждый любит, как умеет - Анна Малышева

– Чего он там просек? Таня не ответила.

– Такты поэтому напилась?

Она крепко сжала его руку. Пальцы у нее были сухие и горячие, как лапа больной птицы:

– Гришка, мне надо пожить в другом месте. Ты можешь снять квартиру? Не через агентство, а так?

Гриша задумался и наконец сказал, что может. Но только не квартиру, а комнату. Он пояснил, что его бабка давно ищет, кому сдать вторую комнату своей личной квартиры. Она хочет найти одинокую студентку с московской пропиской. Таня вполне подойдет.

– И самое классное – бабка почти глухая! – гордо заключил свою рекламу Гриша. – Можешь при ней хоть стрелять – не охнет.

– Глухая? Это хорошо. – Таня сделала усилие и села, опираясь на подушку. – Открой мою сумочку и возьми сто долларов. Больше я не дам. Это за месяц. Поезжай сейчас к ней, скажи, чтобы ждала меня к вечеру. Да, а как я туда попаду? Ведь она глухая, звонка не услышит?

Гриша ее успокоил. У него есть ключи от бабкиной квартиры. Он приходит к ней и сам открывает дверь. Объясняется криками или на пальцах. И незачем предупреждать бабку – можно сразу приехать к ней с вещами. Она не будет отпираться, она слушается внука. Он поможет Тане собраться.

Гришина помощь оказалась неоценимой. Он притащил из стенного шкафа большую дорожную сумку и принялся бросать туда вещи, следуя указаниям Тани. Сама девушка ему ничем не помогала. Она сидела на постели, держась за голову, и только отдавала приказы. Да, положить плащ. Нет, джинсы не класть. Положить фен и парики. Фен в ванной, парики – на болванках, на кухне. И всю косметику – вон большая косметичка на полочке. И серое платье, и туфли, и халат… Даже ее нижнее белье укладывал Гриша. Он только ухмылялся, запихивая в сумку кружевные тряпочки и колготки. Таня не обращала на него внимания. Только свою сумочку она собрала сама. Все деньги, которые ей удалось скопить – шесть с половиной тысяч долларов. Пейджер, с которого еще не стерто последнее сообщение – то, которое прислал Андрей. У нее не хватило духу его уничтожить. Она перечитывала его всю ночь и никак не могла понять – где она сделала ошибку? Как он догадался? Откуда он узнал? Что ее подвело – парик, очки, машина, собственная глупость, собственная наглость, Гриша, черт знает кто? Таня положила в сумочку водительские права, записную книжку, паспорт на имя, которым она ненавидела представляться… Маша. Машенька. Девочка, которую закармливали сластями, умывали двадцать раз в день, которой все запрещали, которую все обожали, которая ненавидела всех, даже себя.

Она встала, автоматически оделась, прошла на кухню, вытащила из вентиляционной шахты подвешенный па шнурке пакет с пистолетом. Пакет она сунула в сумку, уложив среди вещей.

– Пошли, – Гриша легко подхватил сумку и с опаской взглянул на Таню: – Сама-то можешь ногами двигать?

Таня молча заперла дверь. Она ушла бы отсюда даже в бессознательном состоянии. Этой ночью она напилась потому, что ей стало страшно. Сама она за всю свою жизнь никого не убила. Это делал Гриша. И если бы ее спросили, считает ли она себя убийцей, девушка искренне ответила бы – нет, не считает. Но Гриша не видел кошмарных снов, а она видела. Гриша был хорошим исполнителем, но никогда не сумел бы продумать ни одного плана нападения. Его методы были просты – подстеречь в подъезде, дать по голове, избить ногами. Если бы его поймали, он бы пошел в тюрьму с бравым видом и не стал бы слишком возмущаться. Он был готов к тюрьме заранее, и, может, был бы рад, что не отстал от старшего брата. Девушка очень легко представляла его в камере. Но Таня не могла представить, как пойдет в тюрьму она сама.

Этой ночью на нее словно дохнуло камерной вонью. Она лежала на постели, в темноте, не решаясь протянуть руку и включить свет. Она хотела все понять, все обдумать, но мыслей не было. Была только одна мысль – того пария, Андрея, надо убирать, так или иначе. Она пыталась шутить сама с собой – надо же такому случиться – за убийство своего врага она еще и деньги получит! Но эта шутка вставала поперек горла. Ей было страшно. Андрей мог кому-то все рассказать. Он мог уже связаться с милицией. И значит, его убивать нельзя. И в то же время – его необходимо убить.

За руль сел Гриша. Таня даже не пыталась возражать. Она не смогла бы вести машину в таком состоянии. Гриша быстро доставил ее на квартиру к бабке. Эта квартира находилась в получасе езды от прежнего Таниного жилища. Она предпочла бы забраться подальше – на другой конец Москвы, к черту на рога. Но и здесь было лучше, чем на старом месте. . Гриша отпер дверь своими ключами. Внес сумку, поманил за собою Таню:

– Да иди, не бойся, бабка телик смотрит.

На всю квартиру ревели «Новости». В запущенной комнатенке с низкими, давящими потолками перед телевизором сидела огромная старуха. Она подалась вперед, так и пожирая глазами изображение на экране. Гриша обошел кресло, в котором сидела бабка, и встал перед телевизором. Старуха вздрогнула и ударила в пол костылем.

– Баб, я жиличку привел! – заорал Гриша, начисто перекрыв «Новости». Потом сообразил убрать звук, сунул бабке под нос стодолларовую купюру. Старуха недоверчиво осмотрела деньги и сунула в карман халата с жалобным криком:

– Я ж ничего в них не понимаю!

– Баб, смотри! – Гриша подтащил Таню и поставил ее перед экраном, на обозрение старухе. – Это – Таня! Поняла?! Таня!

– Студентка? – проорала хозяйка квартиры.

Гриша энергично кивнул. Таня вырвала у него руку и

отошла в сторону. От этих воплей у нее болела голова. Хотелось лечь и уснуть, но она уже поняла – в этом доме не выспишься. «Уж лучше бы старуха была совсем глухая, – подумала девушка. – Тогда бы не включала телевизор».

Гриша тем временем успешно закончил переговоры. Бабка согласилась взять к себе студентку. Попросила только об одном – не оставлять без присмотра газ. Мотивировала это тем, что видела в новостях, как взорвался дом. И Таня наконец увидела, в каких хоромах ей предстоит жить. От одного вида этой комнатенки могла начаться клаустрофобия. Стены оклеены дешевыми бежевыми обоями, не менявшимися лет эдак двадцать. В углу – облезлый письменный стол, под одну из ножек подложен кусок доски. И все равно стол шатался, если на него облокотиться. В роли постели выступал крохотный разложенный диванчик, посреди которого выпирали голые пружины. Два стула, обитых черной клеенкой, маленький, порыжевший от старости холодильник, который к тому же не работал. Пузатый желтый шкаф рыночной работы. Серая кисея на мутном окне. И это было все.

– И за это сто долларов? – Таня обернулась на парня. – Твоя бабка еще и сумасшедшая, что ли?

– Ну ладно, Тань, зато тебя здесь никто не найдет – Гриша суетился, подтаскивая сумку к шкафу. – Она ничего, не в свое дело не лезет. Я сказал, чтобы она к тебе не приставала.

Он уже собрался разложить в шкафу ее вещи, но девушка прикрикнула на него:

– Оставь все, как есть! Я сама сделаю!

– Ну, ладно, – отступил Гриша. – Я вижу, что ты уже очухалась. Что делать с этим Андреем? Следить за ним? На хрена? Лучше я…