Джентльмены чужих писем не читают - Олег Горяйнов

Нет, так это не делается. Даже в наши неказистые времена. Процедура эвакуации продумана и отработана до тонкостей. Всё происходит гораздо аккуратней.

Опять я мнительностью занимаюсь, вздохнул Бурлак. Нервы, нервы. Надо выпить и расслабиться.

Гости, замотав чресла в накрахмаленные простыни, сидели за накрытым столом. К яствам никто не прикасался, в холодильник за выпивкой не лез. Ждали хозяина. Гарвилло травил очередную байку на известную тему, Ноговицын с Клесметом хихикали и внимали.

– …Во второй раз прихожу к этой лахудре. Расстёгиваю штаны. Она снимает очки, берет лупу, рассматривает мою шишку со всех сторон. Сложный случай, говорит, у вас, молодой человек, если даже примочки не помогают… Попробуем притирания… Выписывает рецепт. Примерно через неделю мне Светка говорит: извини, по тебе ничего не ползает?.. Я помчался в ванную, глянул… Мать честна!.. Их там как в Думе депутатов… Бегу к врачихе. Она как меня увидела, очки уронила. Что, говорит, и притирания не помогли?.. Я кричу, какие к такой-то матери притирания, когда у меня там вши!.. Она берет лупу, в третий раз осматривает со всех сторон мою шишку, потом говорит: ну да, лобковые… Чуть я её, братцы, не убил, дуру слепую.

– И как? – поинтересовался Клесмет. – Вывел?

– Да вывел. Вывел я их, конечно. Но ведь за то время, пока я к этой врачихе бегал шишку демонстрировать… и – Ленка, и – Катька, и – Светка, и – Машка, и – Кристинка, и – Сергей Трофимыч…

Полковники заржали.

– Что вы ржёте, сволочи? – сказал Гарвилло. – Сергей Трофимыч – это Светкин муж!..

Бурлак достал из холодильника водку, открыл пару бутылок, налил каждому по ободок и кивнул Ноговицыну:

– Тебе слово, Саша.

– Ну что, – сказал Ноговицын и поднялся на ноги, взяв в руку стакан. – Жизнь наступила сами знаете какая. Живем как в гареме: знаем, что вы…, не знаем, когда. Тем приятнее вспомнить, что есть ещё на планете Земля, пускай даже на обратной её стороне, заповедные места, где тебя встретят как человека, с душой, в баньке попарят, стакан нальют. Честное слово, Володь, ты сам не знаешь, как это сердце греет, особенно после всего говна, которое нам в Москве бидонами скармливают. Так что выпьем, ребята, за Володю Бурлака, за его радушие, за его теплоту душевную, а главное, за его стойкость и верность долгу, потому что хоть и хороша страна Маньяна, а без Володи Бурлака ей бы тут не стоять; без Володи Бурлака её давно бы сожрали американские империалисты…

Полковники встали и выпили до дна не поморщившись. Стаканы бить не стали, потому что все были босиком. На закуску никто не набросился: штабной офицер, может, противогаз от буссоли и не отличит, но приличия понимает. Сели, подышали носом; потом Гарвилло сказал:

– Красиво доложил, слушай! Можно подумать, не Академию Генштаба кончал, а факультет прикладной эстетики…

Бурлак уже наливал по второму кругу, на этот раз – не по целому стакану, а по две трети.

– А хорошо пошла, проклятая!.. – с искренним чувством воскликнул Игорь Клесмет и не выдержал: взял с тарелки веточку укропа.

– Говори ты, Юра, – сказал Ноговицын. – Твоя очередь.

– Ну, что тут сказать, – Гарвилло взял свой стакан и поднялся, закинув край простыни на плечо. – Как известно, три удовольствия даны мужчине: резать мясо, жевать мясо и тыкать в мясо своим тем что у него есть. Так вот: за то, братцы, чтобы резалось, жевалось, тыкалось и вообще хотелось как можно дольше, больше и разнообразнее!..

– За неразборчивость в половых связях, короче! – резюмировал Ноговицын.

Все встали, чокнулись стаканами и дружно выпили.

– Почему же обязательно неразборчивость? – спросил Гарвилло, зажевав водку салом и чёрным хлебом. – А впрочем, и за неразборчивость. Кому нужна эта разборчивость, когда живем один раз? А женщин плохих не бывает. Бывает мало водки. Бывает много водки. А женщины – все хорошие.

– Оно так, – сказал Ноговицын и назидательно поднял вверх вилку с надетым на неё куском маньянского жаркого. – Да только не всякий, у кого снизу п… подвешена, имеет право женщиной называться!..

– Стратегия мышления низшего типа, – выдавил Клесмет из глубин своего необъятного организма.

– Ну что, по третьей нальём? – спросил Бурлак. – Или ещё погреемся?

– Погреемся! – сказал Клесмет. – Куда спешить? Да и воды ещё в бассейн столько не налилось, чтобы Чёрное море сделать.

Бурлак не понял, как и зачем нужно делать Чёрное море, когда под боком сразу два разных океана, но переспрашивать не стал, а направился вслед за остальными в парилку.

До “Чёрного моря” дошло дело только после четвёртого захода в парилку. А после третьего – затеяли нырять в бассейн спиной вперед.

Воды уже налилось достаточно. От бортика до поверхности было около метра. Один нырял, остальные сбоку следили, чтобы спина оставалась прямая. Если ныряющий сгибал спину, прятал голову в плечи или выставлял вперёд задницу – нырок не засчитывался.

Руки надлежало раскинуть в стороны. Такой способ ныряния назывался “христос”. Как и следовало ожидать, хуже всех “христос” получался у Бурлака. Как он ни старался, а всё равно плечи его сгорбливались, руки смотрели не в стороны, а вперёд, что же касается задницы, то задница и вовсе вела себя непредсказуемо: то вертелась как ей вздумается, а то выворачивалась куда-то вбок.

Владимиру Николаевичу стало обидно за свою немощь, и он плюхался и плюхался с бортика, пока отбитая о воду спина вся не посинела, а своевольная задница не начала отчаянно чесаться.

Наконец, сосредоточившись из последних сил, ему удалось совершить приличный “христос”, и его товарищи, которым уже поднадоело это ныряние и хотелось выпить, разразились бурными искренними аплодисментами, комплиментами и разными обнадеживающими словами с непременной сексуальной подоплекой.

Напоследок в честь новообращенного Бурлака полковники исполнили коронный номер – коллективный прыжок “тройной христос”. Они втроём влезли на бортик, встали спиной к бассейну (Клесмет – в центре), по команде Ноговицына дружно растопырили руки в стороны и медленно-медленно упали в воду прямыми спинами вперед.

Бурлак так расчувствовался, что, не дожидаясь, пока бравые ныряльщики вылезут из воды, побежал к столу бегом и налил по полной каждому. Затем он так долго вымучивал какой-то сверхлюбвеобильный тост, что даже сам себя застеснялся, и оборвал его, не закончив, после чего опрокинул в себя стакан, взял на нож кусок сала и попытался в уме умножить 3974 на 2967, но ему помешал Игорь Клесмет.

– Сало надо брать исключительно руками! – взревел он как истребитель, на форсаже уходящий от стаи стингеров. – И тот не военный, кто так не делает! В одну руку – сало, в другую – хлеб!

– А стакан куда же? – ехидно поинтересовался Юра Гарвилло, явно имея в виду какую-нибудь похабщину.

– Стакан – в зубы! – ответил Клесмет. – Вот так!