Эпоха рыцарства в истории Англии - Артур Брайант

В некоторых версиях более позднего времени существует описание стрелка, бьющего в цель:

* * *

Ко времени вступления на престол Эдуарда III лук стал английским оружием par excellence, с которым ни один другой народ не мог так управляться, и которое сформировало телосложение англичан. Век спустя иностранный путешественник заметил, что луки, которыми пользуются островные жители, были «толще и длиннее, чем те, которыми пользуются другие народы, и они обладают большей физической силой, чем другие». В руках таких мастеров, как шервудские и чеширские лесники, это оружие стало еще более смертельным и точным, нежели поколение назад. Никто не понимал это, за исключением нескольких человек – одним из которых, по-видимому, был сам Эдуард – он привнес в жизнь нации элемент силы, который вскоре окажет воздействие не только на судьбу нации, но и на структуру английского общества.

Первые, кто почувствовал силу англичан, были шотландцы. Брюс и Дуглас умерли, и из патриотического трио, спасшего Шотландию, остался только Томас Рэндолф, граф Морея, управлявший королевством в качестве регента при шестилетнем сыне Брюса Давиде II. Хотя он и презирал Шотландскую независимость, Эдуард сначала и вида не показал, что собирается отречься от Нортгемптонского договора. Он также не мог пренебречь требованиями своих северных сторонников – «лишенных наследства», как их называли, – которые, по договоренности, в определенных случаях, получили обратно свои шотландские земли. Некоторые были друзьями, которые рисковали жизнями в coup d'etat против Мортимера, другие преданно сражались на стороне его отца или деда. Хотя почти все они были английскими аристократами, владевшими шотландскими имениями, либо приверженцами Комина или Баллиоля, противниками Брюса, владевшие но праву наследования имениями и титулами в Шотландии, которых правители страны, считавшие их предателями, не желали признавать, раздав поместья своим приверженцам.

Вскоре после того как Эдуард взял власть в свои руки, он попросил об их восстановлении. Пятнадцать месяцев спустя, когда ничего не изменилось, он вновь обратился к шотландскому регенту. Так как его просьбу игнорировали, он смотрел сквозь пальцы на то, как лишенные наследства взяли закон в свои руки, позволяя им готовиться к вторжению в Шотландию с английских земель. Он уже предоставил приют Эдуарду Баллиолю, сыну прежнего короля, и именно от имени Баллиоля и под его началом 31 июля 1332 года небольшое войско экспатриантов, включая англизированных графов Ангуса и Атолла, приплыло из Рейверспур. Их сопровождали несколько сотен английских лучников. Незадолго до их отплытия в Масселбурге умер регент, как некоторые говорили, от яда.

Высадившись в Кингхорне в Файфе и встретив лишь слабое сопротивление, захватчики взяли Дамфермлайн. Но 10 августа они наткнулись на крупные силы шотландцев в Даплин Муре, которыми командовал преемник Рэндолфа, граф Мара. Той ночью, пока шотландцы вспоминали битву при Бэннокберне и пели непристойные песни об англичанах, люди Баллиоля тайно пересекли воды Эрна и напали на них на рассвете. Стрельба английских лучников была столь быстрой и яростной, их стрелы так точно попадали в цель, что войска Мара были фактически уничтожены. «Груда погибших, – писал лейнеркостский хронист, – в высоту превышала длину копья».

После этой битвы победители вошли в Перт и короновали Эдуарда Баллиоля в Скуне. Однако коронация оказалась несколько зловещей, и на пиру те, кто принимал в ней участие, сидели в полном вооружении. Затем в Роксбурге, куда ему пришлось отойти, чтобы быть ближе к границе, Баллиоль тайно известил Эдуарда, что он признает его своим сувереном, и обещал уступить ему город и графство Берик.

Прежде чем закончился год, Баллиоль и его приверженцы покинули страну. В ответ на это, все еще уверяя о своих мирных намерениях, Эдуард переместил свой двор в Йорк и приготовился вторгнуться в Шотландию от имени Баллиоля. Весной 1333 года он осадил Берик. Два месяца город упорно держался, пока, не столкнувшись с голодом, его командующий не согласился капитулировать при условии, если его не освободят к 19 июля. Положение было точно таким же, в каком оказались англичане при Бэннокберне. Только теперь шотландцы должны были освободить осажденную крепость, а англичане – дать им бой, чтобы не допустить этого.

Когда 19 июля, откликнувшись на вызов, новый регент Арчибалд Дуглас, брат знаменитого сэра Джеймса, подошел к голодающему городу, он обнаружил англичан, преградивших ему путь на северном склоне Халидон Хилла. Они выстроились в длинную тонкую линию, состоявшую из спешившихся рыцарей и тяжеловооруженных всадников, разделенных на три бригады, между которыми и на флангах которых выступали клинья из лучников с огромными шестифутовыми луками и колчанами, полными стрел. Вершины этих четырех выступов выдвинулись вперед таким образом, что между каждыми двумя группами была постепенно сужавшаяся и поднимающаяся вверх воронка, на конце которой находился ряд вооруженных людей с флагами и знаменами, развевавшимися над блестящими пиками. За ними находился резервный отряд, чтобы пресечь любую попытку врага снести лучников на флангах, в то время как небольшие силы конных рыцарей и солдат были размещены поблизости, чтобы перехватить любого шотландского всадника, попытавшегося добраться до Берика, минуя холм. В тылу, защищенном повозками обоза, расположился лагерь, где находились лошади, ожидавшие призыва своих хозяев и охраняемые пажами и оруженосцами, присматривавшими за конем и оружием хозяина.

Именно доблестный Харклай – казненный несправедливым отцом Эдуарда – который десять лет назад при Бургбридже впервые использовал урок Бэннокберна, встретил спасавшегося бегством Ланкастера и его рыцарей выстроившимися в ряд спешившимися тяжеловооруженными конниками и лучниками. С тех пор, в злосчастной кампании 1327 года в Стенхоупском Парке, Эдуард для себя понял глупость пытаться атаковать шотландских пикенеров с помощью тяжелой конницы или преследовать их, убегающих на своих привыкших к зарослям вереска лошадях по северным холмам и долинам. В это время, убедившись, что они не могут добраться до Берика иным способом, он намеревался заставить шотландцев атаковать его. Он не хотел позволить прогнать себя, как было с его отцом, безжалостно надвигавшимися копьями в невыгодную для его людей позицию. Вместо этого он разработал поле боя, полностью отвечавшее его замыслам.

Ловушка, устроенная им, была смертельной, не то что болота Бэннокберна или рвы, вырытые Брюсом на дороге к Стерлингу. В руках английских лучников были длинные луки из Гвента, пришедшие с незапамятных времен, а Эдуард и его лорды-воины нашли возможность превратить их в военное оружие, обладающее мобильностью и убойной силой, о чем до сих пор они и не мечтали. Один из лордов, крестоносец Генрих Гросмонтский – сын графа Ланкастера, известный своим собратьям как «отец солдат» – сражался при Бэннокберне, и, возможно, именно этот одаренный богатым воображением и замечательный полководец первым разглядел, как использовать лук, чтобы коренным образом изменить военное искусство. Бесспорным казалось то, что в течение всех недель ожидания во время блокады Берика английской армией, лучники, которых военные комиссары Эдуарда собрали из северных и средних графств, совершенствовали свое мастерство в постоянных маневрах и упражнениях, так же, как пикинеры Брюса тренировались перед Бэннокберном, репетируя битву, которую он предвидел. Объединенные в отряды вместе с тяжеловооруженными конниками из их родных графств и муштруемые седыми ветеранами, изучившими воинское искусство среди валлийских и шотландских холмов, они учились действовать не только в качестве отдельных стрелков, но сплоченно в фалангах, из которых, по приказу командира, ритмично вылетали залпы стрел с невероятной скоростью, которые могли направляться сначала в одну часть атакующих, затем в другую, пока каждое живое существо не погибнет или не будет искалечено. В металлических шлемах и подбитых оленьей кожей куртках, этих легких, деятельных мужчин тренировали перестраиваться в расчлененный строй, обстреливать продольным огнем колонну с фланга и даже ряда, комбинируя стрельбу и движение, по сигналу горна или какому-либо другому, передислоцироваться под прикрытием своих товарищей в многочисленные шеренги, в которых так долго, насколько хватало боеприпасов, они были практически неуязвимы. Среди них – прощенные своим королем – находились объявленные вне закона Фольвилли и другие изгои из Шервудского леса. Они обладали мастерством незаметно подкрадываться к своему противнику и уничтожать его, но теперь их усилия были направлены не на главного недруга – ноттингемского шерифа – и его бейлифов, а на врагов короля[276].