Легенды Белого дела - Вячеслав Бондаренко

«Трудность и почти безнадежность задачи» Врангель действительно осознавал четко. «По человеческим соображениям почти нет никаких надежд на дальнейший успех Добровольческого движения, — сказал он на встрече с архиереями в Севастополе 3 апреля 1920 года. — Армия разбита. Дух пал. Оружия почти нет. Конница погибла. Финансов никаких. Территория ничтожна. Союзники не надежны. Большевики неизмеримо сильнее нас и человеческими резервами, и вооруженным снаряжением»[534]. И однако он решил использовать предоставленный ему шанс, делая ставку прежде всего на тяжелую затяжную войну Советской России с Польшей. Можно было попробовать выстроить на юге единый антисоветский фронт, соединившись с поляками, украинцами, казаками Дона и Кубани. Если обозначатся успехи, полагал Врангель, Великобритания пересмотрит свое решение об отказе поддержки Белого дела, а Франция усилит эту поддержку. В конце концов, Белое движение в начале 1918 года находилось в неизмеримо более трудном положении и сумело выстоять.

Настроения тех, кто пошел за Врангелем, очень точно описал в мемуарах митрополит Вениамин (Федченков)[535], в 1920 году епископ Армии и Флота: «К этому времени Белая армия потерпела полное крушение, и остатки ее в несколько десятков тысяч человек кое-как перебрались на Крымский полуостров. Невольно приходит на ум известная сказка о старике Мазае, который спасал на лодке зайчиков с затопленного весенним половодьем островка. От огромнейших пространств, занятых белыми, остался теперь только маленький квадрат Крыма по двести верст в длину и ширину. Недаром у нас ходил анекдот, будто Троцкий пренебрежительно так отозвался о нем: „И что такое Крым?! Это — маленький брелок от цепочки часов на моем животе! Не больше!“

Но не так думали мы, белые, то есть многие из нас. Казалось бессмыслицей продолжать проигранную борьбу, а ее решили опять возобновить. И мало того, еще надеялись на победу. Мечтали, и среди таких наивных был и я, о Кремле, о златоглавой Москве, о пасхальном трезвоне колоколов Первопрестольной. Смешно сейчас и детски наивно. Но так было. На что же надеялись?

Оглядываясь теперь, двадцать три года спустя, назад, я должен сказать — непонятно! Это было не только неразумно, а почти безумно. Но люди тогда не рассуждали, а жили порывами сердца. Сердце же требовало борьбы за Русь, буквально „до последней пяди земли“. И еще надеялись на какое-то чудо: а вдруг да все повернется в нашу сторону?! Иные же жили в блаженном неведении — у нас еще нет большевиков, а где-то там они далеко. Ну, поживем — увидим. Небось?.. Были и благоразумные. Но история их еще не слушала: не изжит был до конца пафос борьбы. Да и уж очень не хотелось уходить с родной земли. И куда уходить? Сзади — Черное море, за ним — чужая Турция, чужая незнакомая Европа. Итак, попробуем еще раз! А может быть, что и выйдет? Ведь начиналось же „белое движение“ с 50 человек, без всякой земли, без денег, без оружия, а расползлось потом почти на всю русскую землю. Да уж очень не хотелось уступать Родину „космополитам-интернационалистам“, „евреям“ (так было принято думать и говорить про всех комиссаров), социалистам, безбожникам, богоборцам, цареубийцам, чекистам, черни. Ну, пусть и погибнем, а все же — за родную землю, за „единую, великую, неделимую Россию“. За нее и смерть красна! Вспомнилось и крылатое слово героя Лавра Корнилова, когда ему задали вопрос:

— А если не удастся?

— Если нужно, — ответил он, — мы покажем, как должна умереть Русская армия!

У нас еще есть клочок земли, есть осколки армии, и мы должны бороться! Мы хотим бороться! Мы будем бороться! И притом ясно, что наше дело хорошее, правое, святое, белое дело! Как не бороться за него до последней капли крови?!»[536]

Именно такие чувства воодушевляли Врангеля и его соратников. Более того, немалое количество участников Белого движения, которые уже находились на тот момент в эмиграции после Новороссийска и Одессы, вернулось в Крым. Ехали из Болгарии, Румынии, Польши, Египта, Греции, Турции, с острова Лемнос, оттуда, где уже наладился какой-никакой быт, осели семьи. Возвращались в октябре 1920 года, когда белому Крыму оставалось меньше месяца. Посыльное судно «Китобой»[537] пришло в Крым с Балтики 16 ноября, в день завершения эвакуации Русской армии с полуострова, хотя его команда знала о том, что бои уже закончились! Значит, верили и надеялись, несмотря ни на что.

Последний осколок старой России, Белый Крым… Около 60 тысяч квадратных километров (меньше, чем современные Латвия или Литва), около трех миллионов жителей. Врангелевскому Крыму было отпущено немного, всего восемь месяцев, с марта по ноябрь 1920-го. Но за этот короткий срок, имея минимум ресурсов и максимум проблем, Петр Николаевич Врангель сумел невозможное. Он не только реорганизовал потрепанные и деморализованные остатки ВСЮР (они были преобразованы в Русскую армию), но и оздоровил тыл, и провел ряд впечатляющих боевых операций в Северной Таврии. И ко всему этому Кутепов имел непосредственное отношение. Путем жестоких мер (пугавшие обывателей трупы мародеров и дезертиров на уличных фонарях) генералу удалось навести порядок в тыловых крымских городах, а 1-й корпус Кутепова блестяще действовал против многократно превосходящих сил красных во время летней кампании. Так, в июне корниловцы и дроздовцы уничтожили под Большим Токмаком 1-й конный корпус Д. П. Жлобы, причем в боевых действиях особенно отличилась белая авиация. 17 сентября Александр Павлович возглавил 1-ю армию, в состав которой вошли 1-й армейский корпус (командир — генерал-лейтенант П. К. Писарев; Корниловская ударная, Пехотная генерала Маркова и Офицерская стрелковая генерала Дроздовского дивизии), Донской корпус (командир — генерал-лейтенант Ф. Ф. Абрамов, 1-я и 2-я Донская конные и 3-я Донская дивизии) и 1-я конная дивизия.

Но, как и успехи Деникина год назад, успехи Врангеля были тактическими, но не стратегическими. В сущности, они стали возможны лишь потому, что красные, не сумев ворваться в Крым с ходу зимой, временно признали Врангеля второстепенной угрозой и сосредоточились на Польском фронте. А сам Белый Крым был разменной монетой в политических играх европейских держав, и как только необходимость в нем отпала, его история подошла к концу. Признание со стороны Франции, последовавшее 10 августа, не помогло. Пятью днями раньше Пленум ЦК РКП(б) признал врангелевский фронт более важным, нежели польский. И хотя Врангель до самого конца возлагал надежды на совместные действия с Польшей (туда отправился его старый соратник генерал-лейтенант Я. Д. Юзефович, который из остатков Отдельной Русской Добровольческой армии Н. Э. Бредова должен был сформировать 3-ю Русскую армию), Пилсудский предпочел общим интересам национальные. Осенью 1920 года повторилась ситуация осени 1919-го, теперь красные ликвидировали Западный фронт, откупившись от поляков половиной Белоруссии и частью Украины, и бросили на Врангеля шесть полнокровных армий, которые 26 сентября возглавил талантливый военачальник-самородок М. В. Фрунзе. Рассчитывать на то, что их сдержит слабо укрепленный Перекопский вал, было наивно; рассказы о бетонных дотах, колючей проволоке с электрическим током и минных полях на Перекопе были не более чем фронтовыми байками.