Плач - К. Дж. Сэнсом
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я кивнул. Хорошо уже, что у него есть хоть какой-то здравый смысл.
– С удовольствием предвкушаю поединок с братом Коулсвином. – Винсент поклонился и вышел.
* * *
Я посидел за столом, скорее раздраженный, чем рассерженный тем, что в мою жизнь вернулся Винсент Дирик. Замечание о религиозном заговоре в деле Изабель Слэннинг было смехотворным. Но если она продолжит свои обвинения, это вызовет беспокойство у Филипа Коулсвина, и, возможно, он даже увидит в них серьезную угрозу. Нужно его предупредить.
И я со вздохом вернулся к работе. Стало прохладнее, солнце начало садиться, и Гейтхауз-Корт затих. К шести снова раздался стук в дверь, и я опять подумал, что это Барак или Николас, но это был Скелли, который пришел сказать «до свидания» и передать мне записку.
– Только что принесли, сэр, – сказал он. – Кто-то подсунул под дверь.
Записка предназначалась мне: мое имя было нацарапано неровными заглавными буквами, а сама она была запечатана бесформенной кляксой воска.
Клерк ушел. Я сломал воск и развернул лист. Записка была не подписана, а мой адрес написан неразборчивыми буквами:
МАСТЕР ШАРДЛЕЙК,
ПАРЕНЬ НИКОЛАС ОВЕРТОН У НАС. ЕСЛИ ХОТИТЕ УВИДЕТЬ ЕГО СНОВА, ЗАЙДИТЕ В ДОМ С ЗЕЛЕНЫМИ СТАВНЯМИ ЧЕРЕЗ ДВА ДОМА НИЖЕ ВЫВЕСКИ С ИЗОБРАЖЕНИЕМ ФЛАГА НА НИДЛПИН-ЛЕЙН, ОДИН, СЕГОДНЯ В ДЕВЯТЬ ВЕЧЕРА. НИКОМУ НЕ ГОВОРИТЕ ВО ДВОРЦЕ, У НАС ТАМ ЕСТЬ ШПИОН. ЕСЛИ НЕ ПРИДЕТЕ, МЫ ПРИШЛЕМ ВАМ ГОЛОВУ ВАШЕГО ПАРНЯ.
Полубегом я добрался до дома Барака в нескольких кварталах от конторы, привлекая любопытные взгляды прохожих. Мне внушала ужас мысль, что Джек нашел похожую записку у Николаса и отправился на охоту самостоятельно. Я убеждал себя, что действовать импульсивно не в духе моего помощника, тем более в такое время, но действительно боялся за них обоих и снова проклинал себя, что мое участие в деле со «Стенанием» несет беды всем окружающим меня людям.
Когда я добрался до нужного дома, мне было уже совсем тяжело дышать. Я весь вспотел и, отдуваясь, постучал в дверь. Мне стало ясно, что в последние месяцы я физически сдал, просиживая целыми днями в конторе, а дома поглощая вкусные ужины Агнессы Броккет.
Дверь открыла Джейн Моррис. Сделав книксен, она уставилась на меня.
– Вы бежали сюда бегом, мастер Шардлейк?
– Почти бегом. Из конторы.
Женщина неожиданно улыбнулась.
– Все хорошо, сэр. Хозяйка испугалась, но оказалось, ничего страшного. С ней доктор Малтон.
Я нахмурился, не понимая, о чем она говорит, но встревоженно, с колотящимся сердцем, прошел вслед за ней через маленькую прихожую. В чистенькой гостиной побледневшая Тамасин сидела на подушках. К моему несказанному облегчению, Барак сидел на стуле рядом с ней, и она держала его руку со снятой повязкой, а Гай в своей длинной робе врача склонился над столом и лопаточкой смешивал на блюде травы. Сверху донесся плач Джорджа.
– Джейн, – сказала Тамасин. – Ты бы не поднялась к малышу? Он чувствует, что что-то не так.
– Что случилось? – спросил я, когда ее помощница по хозяйству вышла из комнаты.
Джек посмотрел на меня. Этим теплым летним вечером он был в одной рубашке, и я снова заметил отцовскую древнюю мезузу на золотой цепочке у него на шее.
– Утром Тамасин почувствовала страшную боль в животе, – рассказал он. – Боль все усиливалась, и она испугалась, что что-то не так с маленьким. Я зашел домой на обед и увидел, что она посылает записку Гаю. Все хорошо, – успокоил он меня, – это были всего лишь газы.
Я заметил сдержанность в его голосе, когда он обращался ко мне. Тамасин смущенно отвела глаза.
– Она меня напугала, – сказал Барак, и его жена погладила рукой его аккуратную бороду. Он взглянул на меня. – Извините, я не вернулся на работу. Откуда вы узнали, что я здесь?
– Я… Я не знал точно. Но мне нужно было кое-что срочно с тобой обсудить, и я пришел.
– Извините, что причиняю неудобства, – тихо сказала Тамасин.
– Это тебе нужны удобства, – ответил ее супруг с нехорошей ухмылкой.
– Фу, Джек! – покраснела она.
Гай встал.
– Смешивайте эти травы с пивом и принимайте во время еды, – проинструктировал он. – Иногда эта микстура помогает – в таких случаях. – Он улыбнулся. – Больше ничего такого, о чем стоило бы беспокоиться.
Тамасин взяла его за руку:
– Вы очень добры к нам. Но мы беспокоимся, что после…
– Я знаю, – сказал Малтон. Было ясно, что миссис Барак вспомнила своего первого, мертворожденного ребенка.
– Я вас провожу, – предложил Джек.
– Спасибо.
Гай сухо поклонился мне, что задело меня больше, чем могли бы задеть суровые слова, и вышел вместе с Бараком. Я остался наедине с Тамасин. Женщина откинулась на подушки.
– Я встревожилась, – тихо сказала она.
– Понимаю. В вашем состоянии любое… недомогание… должно быть, вызывает страх, что что-то не так с ребенком.
– Да, – задумчиво проговорила жена Джека. – Надеюсь, на этот раз будет дочка. Маленькая девочка, которую я буду одевать в платьице и делать для нее кукол.
– Дай Бог.
Миссис Барак улыбнулась какой-то своей мысли и сказала:
– Гай осмотрел руку Джека. Она хорошо заживает. Но такая неосторожность – это на него не похоже, и столь страшная рана от ножа для резки бумаги… – Она чуть прищурилась, и я удержал себя, чтобы не заерзать. Я знал, как наблюдательна Тамасин, и сказал только одно:
– Я рад, что рана хорошо заживает.
Барак вернулся. Взглянув на меня, он сразу понял, что случилось что-то серьезное.
– Мы пойдем поговорим в спальне, Тамми, – сказал он. – Тебе не нужно слышать про наши юридические дела.
– Мне все равно, – пожала плечами его супруга.
– Следуй советам Гая, женщина, – проговорил мой помощник с наигранной суровостью, – и отдохни немного.
Затем он отвел меня по лестнице в их спальню, где сел на кровать и понизил голос, так как Джейн все еще была в соседней комнате у Джорджа.
– Что случилось?
– Ты сегодня заходил к Николасу? – спросил я.
– Да. Я обещал зайти. Другие студенты, с которыми он делит этот свинарник, сказали, что он ушел куда-то вчера вечером и не вернулся. Они решили, что он нашел шлюху, у которой и заночевал.
– Однако нет. Прочти вот это. – Я достал записку и протянул ее Джеку. – Ее подсунули под дверь конторы меньше часа назад.
Прочитав записку, Барак на мгновение закрыл глаза, а когда открыл, то посмотрел на меня в бешенстве, но проговорил по-прежнему спокойным голосом: