Стратегическая авиация России. 1914-2008 гг. - Валерий Николаевич Хайрюзов

Однако перенесемся из далекого прошлого к людям, о которых шла речь вначале, и к нашим лайнерам Ту-116. Всем они были хороши: обтекаемыми формами, изяществом обводов, экономичными и мощными двигателями. В их облике был виден интеллект генерального конструктора. Отметив высокие и по нынешним временам авиакачества, бдительные чекисты при приемке заметили, что кабина экипажа отделена от салона (в прошлой жизни — бомболюка) главного пассажира перегородкой-шпангоутом, в которой отсутствует дверь! Кроме того, генсеку не понравился и выход из-под хвоста, а не через парадный, «как у них», широкий трап.

— Что, я должен выползать на перрон через жо..! — кричал он.

Для Хрущева сработали двухэтажный «царь-самолет» Ту‑116 со спальнями для семьи, конференц-залом, рестораном и дверью к экипажу.

На этой «каравелле» с блеском доставили делегацию во главе с Никитой Сергеевичем из Внукова в Америку и обратно. На такой же машине из Гаваны в Москву вез Фиделя Кастро экипаж летчика Витковского. За мастерскую посадку в тумане на аэродроме Оленегорск, что на Кольском полуострове, Витковский получил Звезду Героя. Вот так! Строились Ту-116 не только штучно, но и небольшой серией. Без спален, разумеется. Отработали они свой ресурс достойно. Последний экземпляр мы из уважения к министру Гражданской авиации, маршалу Александру Никитычу Волкову безвозмездно передали из армии в Аэрофлот для музея самолетов. Перегнал самолет в Ульяновск экипаж полковника А. Кочеткова. А «бездверные» Ту-116 в войсках понравились. Их называли не иначе как «лайнеры». На отсутствие прохода из комфортного отсека в аскетическую кабину пилотов не обращали внимания. Пассажиры летали на этих первых «бизнес-самолетах» с удовольствием. Изредка на них в качестве командиров экипажей по командировкам подлетывали и мы.

Все звания у летчиков равны.

На летном поле мало козыряют.

А в воздухе погоны не нужны —

У летчиков и маршалы летают.

Эти стихи покойный Феликс Чуев написал в честь главного маршала авиации Голованова. Однако они касались и тех авиационных начальников послевоенной поры, которые удачно сочетали командование с летной практикой. Последнее обстоятельство вызывало у многих недоверие. Причем удивленные вопросы типа: «Как, разве вы летаете? Не может быть!» — возникали не только у прекрасного пола, но и у суровых общевойсковых полководцев. Они в таких же, как у нас, генеральских званиях в танк на место механика-водителя уже не садились. Не царское, мол, это дело.

И тогда, при перелете с авиабазы Чаган на аэродром Белая, за штурвалом был командир авиационной дивизии генерал Игорь Дмитриев. По внешнему виду и состоянию души наш коллега был копией Макара Нагульнова из шолоховской «Поднятой целины» в исполнении Евгения Матвеева. Однако в народе комдива звали отнюдь не Макаром, а Джигитом. Наверное, потому, что решения он принимал быстро, в действиях был резким и, как горец, горячим. Тут же, правда, остывал и ни за кем не помнил зла. Требовательный, но человечный и справедливый по отношению к людям, Игорь Борисович был общим любимцем. Ему прощалось многое, но не все. Далеко не все.

Итак, командир экипажа Дмитриев на самолете Ту-116 с пассажирами на борту после многочасового полета, чуть шурша двигателями, снижается по схеме над транзитным для нас аэродромом Белая. Облаков нет, видимость, как говорят в авиации, миллион на миллион.

Мы в салоне уже проснулись и беззаботно беседуем. Внизу проплывают серпантин реки Белая и трубы химкомбината в городе Усолье-Сибирское. До земли остается метров тридцать. Чувствуем, как на выравнивании перед посадкой летчики плавно убирают «газ» моторам. И вдруг в наступившей тишине раздается чей-то возглас:

— Что он делает? Ведь так и убиться можно!

«Что за дурацкие шутки, да еще в воздухе?» — подумал я и глянул в иллюминатор. И глазам своим не поверил: видимость — нулевая! В салоне потемнело. «Воткнулись в приземный туман!» — молнией мелькнула мысль. Все замерли в ожидании встречи с землей. Помочь летчикам мы уже ничем не могли. «Наверное, отлетались»! — мелькнуло в голове. В салоне знакомо запахло еловой хвоей от траурных венков. Как нелепо все получилось, черт возьми!

Однако не тут-то было! Оказалось, что комдива в народе прозвали Джигитом не зря. Не успели мы в мыслях попрощаться с семьями, как последовал жесткий удар колесами о бетон и самолет боком, по-собачьи побежал по посадочной полосе. Неужели пронесло? Оказалось, еще нет! Наш самолет вдруг выбежал за обочину ВПП, на грунт, и, вильнув там громадным хвостом, рванул опять на полосу. Левая тележка шасси «разулась». Клочья от покрышек, величиной с кавалерийское седло, застучали по обшивке. Из перебитых трубок красным фонтаном захлестала гидросмесь. Да, с Дмитриевым не соскучишься! Теперь жди пожара.

И все же там, на небе, кто-то есть! «Нога» не заискрила, пламя не возникло. Дожевывая остатки резины на левой тележке, самолет потерял скорость, освободил ВПП. Пока мы гуськом сходили по встроенному трапу, Джигит спустился из пилотской кабины на землю и успел закурить. И, стоя в окружении экипажа, во все-услышание гордо объявил:

— Если бы за рулем был не я — ну, точно, гробанулись бы!

Ему никто не возразил. Все понимали, как близки были к сиротству наши дети несколько минут назад. Еще не веря до конца в то, что все обошлось, мы направились к встречающему офицеру. Когда он представился Дудаевым, я спросил его подчеркнуто спокойно, не подавая руки:

— Это ты нас сажал?

— Да, — виновато выдохнул он и опустил голову.

— Что же ты делаешь? Кто в такой туман дает разрешение на посадку? Ты же мог нас всех убить!

Майор вспыхнул, но промолчал. В это время к нам подошел Балихин.

Он разобрался во всем спокойно, без эмоций. Оказалось, что перед рассветом к аэродрому незаметно, по низинам, подкрался туман. Он не зря считается в авиации опасным явлением погоды и коварен тем, что сверху, с большой высоты, наземные ориентиры, в том числе посадочные огни, просматриваются