Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители - Монах Лазарь (Афанасьев)

заправская, ангелоподобная монахиня. А ты просто девочка, да не простая, а настоящая деревенская, для которой, чтоб она не плакала, непременно нужен пряничный петушок… И родные тебя забыли, и батюшка духовный туда же! А я тебя помню, и очень помню, тебе грех!.. Да когда же мы будем учиться монашеству-то? Или уж не будем? Нет, матушка, надо! Дала клятву — держись: не радуй врага-диавола».

Утешая в некоем большом искушении одну монахиню, отец Анатолий пишет: «Что тебе больно, ей, верю! Но только ты, моя матушка, не чересчур, не доходи до безумия… Попищи, попищи да и помолчи! Пройдет! Ей, пройдет и не вспомянется! А плод этих болезней возрастет, созреет, разукрасится. И как же сладок будет он! Как же благовонен! Как заблестит всеми цветами радуги, всеми красотами драгоценных камней! Каждая капля пота, каждый вздох тысящекратно вознаградится щедрым Подвигоположником нашим Иисусом. Потерпи Господа, мужайся». «Из слов твоих видно, что ты понимаешь духовный смысл монашества, — пишет отец Анатолий в другой раз, — а на дело-то жидка. Ну, что ж делать нам? Смирись, зазри себя в немощах и спеши с прошением о помощи к Богу. Бог прибегающих к Нему никогда не оставит через силу на искушения; особенно юную Свою подвижницу. Ведь Он, Человеколюбец, видит и очень знает, что ради Него, Святого, терпишь от диавола приражения страстей бесчестия, но ждет, чтобы видеть наше произволение, и томит нас. А для чего? Для того, чтобы мы, во-первых, осознали свою немощь и смирились; во-вторых, для того, чтобы, увидавши свое бессилие и приражения врага, обратились к Богу, Помощнику в скорбях, обретших ны зело; а третье и главное, чтобы мы, перешедши огнь и воду, сделались искусны».

Для каждой из своих духовных дочерей находит отец Анатолий свой тон, пишет письмо, сообразуясь со всеми особенностями характера, возраста. Вот характерное в этом смысле письмо: «Правда, правда, О., давно я не писал тебе. А все собирался. И даже спешил послать или письмо, или гостинчика, да все неподходящие случаи-то были… Что касается трех строчек, с любовью исполняю. Читал я письмо твое. И какое же множество там настрочено грехов! Подумал я: такая маленькая, а наскребла сколько грешищев! Да это не важное дело, что у грешного человека — грехи, все равно: у орешины — орехи, от репы — репа и прочее подобное. А вот странно: откуда может маленький человек набрать и туго напихать целый пехтерь скорбей? До того даже скорби велики, что О. уткнет главу в подушку и думает… Зачем я родилась? Вот в самом деле вопрос-то: зачем О. родилась? И живет? Еще и живет?! Вот вопрос-то! Да это у редкого философа заходит в голову такая мысль. А мне так, кажется, никогда и не приходила… Мудреная ты девочка! Одного ты, видно, не знаешь, что говорит святитель Златоуст, что здешнее земное тяжкое самое и нестерпимое не может даже и сравниться с тамошним самым легким. Спасайся! Мир тебе! А во всех исповеданных тобою грехах и немощах да простит тебя Господь… помни слово, что Богу любезнее грешник, кающийся и смиряющийся, чем праведник, сознающий свою правду. А ты вот мне и Богу каешься, и уничижаешь себя, и стыдишься за свои немощи: то Господь и помилует тя, и спасет тя. И узриши благая Иерусалима!».

После кончины старца Амвросия силы отца Анатолия начали быстро убывать. Часто его видели в это время задумчивым и грустным. Тяжело пережил он и временное запрещение от преосвященного посещать Шамордино. Чувствуя ослабление здоровья, он в конце 1892 года ездил в Петербург и Кронштадт, желая посоветоваться с врачами, но, главное, повидаться с почитаемым им протоиереем Иоанном Кронштадтским. Врачи нашли у него слабость сердца и угрозу отека легких. У него давно уже начали опухать ноги. А с отцом Иоанном в эту поездку он служил 10 октября в память старца Амвросия.

Старец Варсонофий, бывший в это время послушником Павлом и духовным чадом отца Анатолия, записал о его совместной службе с отцом Иоанном: «Когда началась литургия, отец Иоанн увидел, что с батюшкой отцом Анатолием служат два Ангела. Неизвестно, видел ли их сам батюшка отец Анатолий или нет, но отец Иоанн ясно видел их»363.

В сентябре 1893 года отец Анатолий в последний раз посетил Шамордино, — служил, все осмотрел, всех обласкал и утешил. А в октябре вышел в последний раз в окружающий скит лес, немного походил, поглядел на монастырь и сказал: «Прощай, Оптина!». Затем, как бы к разумным, обратился к соснам: «Сколько вы переслушали звону, сколько раз видели великих старцев, проходивших здесь возле вас!»364. 15 декабря отец Анатолий келейно принял постриг в схиму. Он уже не вставал с кресла. Ему служили, по благословению преосвященного, шамординские сестры. Он всех принимал, со всеми прощался. Получил телеграммы от Великого князя Константина Константиновича и отца Иоанна Кронштадтского… 25 января 1894 года он, будучи в полузабытье, благословил читать отходную, провозгласив: «Благословен Бог наш!». Во время чтения с миром отошла ко Господу его любвеобильная душа. Гроб его простоял ночь в скитском храме Иоанна Предтечи, а потом был перенесен братией в монастырь, где были совершены панихиды и отпевание. Место последнего упокоения старца Анатолия — между Введенским и Казанским соборами.

Еще во время болезни отца Анатолия, в конце 1893 года, по желанию всей братии настоятель Оптиной пустыни архимандрит Исаакий представил на усмотрение преосвященного иеросхимонаха Иосифа на должности духовника и скитоначальника, что и было утверждено указом консистории от 25 марта 1894 года. Отец Иосиф (Литовкин) стал духовником и шамординских сестер. Слепая шамординская игуменья мать Евфросиния после старца Амвросия стала полностью доверять отцу Иосифу. Сама опытная наставница (бывшая на восемь лет старше отца Иосифа), она во всем относилась к преемнику старца Амвросия, ездила к нему, писала — сама, ощупью, карандашом по линейке. Он же навещал сестер в Шамордине дважды в год — Петровским и Успенским постами. Каждый его приезд длился лишь один день: к вечеру, как бы ни было поздно, он уезжал в Оптину. За несколько уже лет до кончины он совсем перестал бывать в Шамордине: не позволяли недуги, месяцами не выпускавшие его за порог келии.

Старчествовать отец Иосиф начал сразу после кончины отца Амвросия (отчасти, по его благословению, и при жизни его). «Дух старца Амвросия и Макария воскрес в лице отца Иосифа, — говорится в житии последнего, — хотя последний, конечно, имел и свои индивидуальные свойства; но он во всех своих взглядах, поступках и решениях был так