Видения - Сергей Галихин

Ницше смотрел Жене в глаза. От этого взгляда, пронзительного, завораживающего, Женя почувствовал, как по его спине пробежали мурашки величиной с мизинец.

– А почему вы один? – спросил Ницше.

– Я больше не один. Я теперь как все. Я среди толпы. Я смирился. Я принял правила игры.

– Нет. Вы все еще один.

Господи, программа задает вопрос не по теме. Такого по определению не может быть, она всего лишь логический генератор, основанный на лингвистическом анализе. Он дергает слова из контекста и пытается на их основе построить фразы для поддержания разговора. Примитивная программа-робот, а не искусственный интеллект. А ведь он действительно один. Он заводил разговоры, пытался привлечь друзей, но все тщетно. Все отшучиваются, по глазам видно, что многие хотя бы иногда подумывают так же, как и он, но ввязываться не собираются. Их все устраивает. На их век хватит. Но и сдавать его по собственной инициативе они не станут. Но, с другой стороны… Ведь как-то про него узнали…

– Ну отчего же, – сказал Женя, делая очередной глоток. – У меня много друзей.

– Настоящих друзей во все времена очень мало, – заметил Ницше. – Многие живут, принимая за друзей просто хороших знакомых, но они в случае чего за него не ввяжутся в драку. Многие за друзей принимают тех, кто их использует, так же как и они их в свою очередь. Люди считают, что друзья – это те, кто может тебе что-то дать.

– Есть люди, которые дружат через услуги. А есть те, кто дружит через поступки, – сказал Женя.

Ницше замер, словно обдумывал услышанное.

– Очень точное определение, на мой взгляд. Потому что на самом деле… Человек мечтает о настоящей искренней дружбе. О человеке, которому можно доверить все, что угодно.

– Главная беда человека в том, что он однажды решает, что кому-то может доверить все, что угодно, – вздохнул Женя.

– Главная беда человека в том, что он часто считает себя равным Богу. И не думает о том, что будет после него. Тем самым он тешит себя иллюзией, будто живет вечно. А с его смертью мир просто кончится.

Женя снова посмотрел на фантом, сидевший напротив него, и отключил Видения. Или он сегодня слишком много выпил, или перенервничал. Но спорить с фантомом на тему, которую выбрал сам фантом, в любом случае уже перебор. Нужно разобраться, что у него с Видениями. Сбой или взлом? Или же в его рабочей станции зародился искусственный интеллект?

– Шеф, к вам Иванов, – сказал возникший в воздухе образ секретарши.

– Проси, – ответил Артемьев и, встав из-за стола, неспешно двинулся навстречу гостю.

Замминистра московского правительства по социальным вопросам вошел в кабинет Артемьева уверенно, но настороженно. Он осознавал свое положение в стране, но в то же время понимал, что давить на Артемьева можно лишь первые несколько минут. Да и то очень осторожно, чтобы Егор Сергеевич, не дай бог, не начал злиться. Все знали, что он очень не любит, когда на него давят. Наверное, потому что сам мог надавить так, что масло закапает.

– Здравствуй, Егор Сергеевич, – с порога поздоровался чиновник.

– Рад тебя видеть, Антон Федорович.

– Слушай, ваш новый пакет дополнительных опций для пожилых и одиноких просто шедевр, – восторженно сказал Иванов, пожимая руку Артемьеву.

– Мы старались, можешь мне поверить, – не то отшутился, не то загордился Артемьев. – Я так понял, вы заплатите?

Антон Федорович хмыкнул, но ответил все же приветливо:

– Вне всяких сомнений.

Артемьев предложил гостю удобное кожаное кресло у журнального столика, на котором уже стояла бутылка «Хеннеси», пара коньячных фужеров и хрустальное блюдце с солеными орешками. Они сели по обе стороны столика.

– У меня к тебе дело, – перешел к главному Иванов. – О ролике про собес слышал, наверное, уже?

– А-а-а, – понял Егор. – Вот ты о чем.

Вчера после обеда в частных видениях появился сценарий оцифрованной видеозаписи с камер безопасности одного из столичных собесов. Он расползался, словно вирус. Руководитель отдела выплаты пособий и главный бухгалтер обсуждали, как они будут выкручиваться из неприятной ситуации, в которую попали, купив по дешевке партию консервов с истекшим сроком годности. По документам товар проходил как первосортный свежак, хотя на самом деле все сроки вышли еще прошлой осенью. Они бы с радостью все скрыли, но теперь любой желающий может не просто присутствовать при их разговоре, но и подойти поближе к каждому фигуранту, заглянуть в глаза. И доказать подлинность будет несложно.

– Слушай, это нужно прекратить, – твердо сказал Антон Федорович.

– Как это можно прекратить? – уточнил Егор.

– И выяснить, кто это сделал.

– Мстить, что ли, будешь?

– Ты просто обязан это прекратить, – настаивал Иванов.

– Запись – фальшивка?

– Вне всяких сомнений.

– А я слышал, фээсбэшники еще вечером провели экспертизу и доказали ее подлинность.

– Это уважаемые люди, и совершенно незачем портить их репутацию, – наседал Иванов.

Артемьеву было плевать на свободу слова ровно так же, как было плевать на то, что подонков называют уважаемыми людьми. Он получал удовольствие от того, что мог карать засранцев. А эти двое, которые пытались подставить экспедитора, якобы плохо проверившего товар при получении, были именно засранцами.

– Проверить, конечно, надо, все-таки незаконное вторжение в частные видения, – сказал Артемьев и активировал свои Видения.

Он тут же оказался посреди огромного зала с сотней мониторов. За ближайшими двенадцатью мониторами сидели операторы. Дежурная смена.

– Кирилл Андреевич, пришли, пожалуйста, ко мне дежурного спеца по безопасности.

– Уже в пути, шеф, – ответил старший смены.

Артемьев вышел из Видений.

– Специалист будет минут через пять.

– Это как снежный ком, – продолжал социальный чиновник. – Он угрожает стабильности.

– С какой стати он угрожает стабильности? – не понял Артемьев. – Курс рубля тут же пополз вниз, а сингапурская биржа рухнула? Судя по записи, эти ребята – обычные подлецы. Они должны получить по заднице.

– Перестань, – сказал Иванов. – Каждый выживает, как может. К тому же ты тоже не всегда и не всё делаешь в белых перчатках.

– Ты мне угрожаешь, что ли? – не поверил в услышанное Артемьев.

– Есть корпоративная этика, – чуть прищурив глаза, сказал Иванов и налил себе коньяку. – Даже твой семейный доктор может отказаться от твоего лечения, если ты оскорбляешь весь цех.

– А с каких это пор врачи стали входить в цех социальных работников и все хором стали неприкосновенными? Я, наверное, что-то пропустил за работой. Теперь другая Конституция и социальные работники не подлежат критике?