Святослав (Железная заря) - Игорь Генералов

— Дальше, видать, зачалены.

— Чего спорить? Наши пришли!

Лодья неспешной уткой вышла на стрежень, будто красуясь. Претич, видимо, хотел, чтобы его заметили. Зашевелились и печенеги, подтягиваясь к берегу, указывали на корабль, что-то яростно обсуждали. Ярополк обернул к Блуду проясневший, повеселевший взор:

— Не одни теперь! Глядишь, и отец подойдёт!

Не разделила радости Ольга, высказав боярам:

— Хлеб нужен для сиденья, а хлеба нет. Колодцы за полдня вычёрпываются, коней поить нечем, забивать уж начали. Некогда князя ждать.

За эти дни Ольга сильно сдала, глубже обозначились складки у рта, белила едва скрывали круги под глазами, чётче стала видна сухота рук. Но встречала бояр и выходила к людям всё такая же строгая и прибранная.

— Мириться нать! — решительно отмолвил старший сын Слуды, Мина, смело ответив взглядом на насмешливые взгляды воевод.

— Послов с миром до нас слали уж. Слыхал? Княгиню с княжичами хотят.

— Видели подмогу, одумались небось!

— Лодью-то? Напугались, однако!

Кое-кто из бояр сдержанно усмехнулся. Ольга почувствовала, как колыхнулось в груди сердце, на миг лишив лёгкие воздуха и острой болью пронзив грудь. Не охнула, лишь покривев лицом. Бояре потупили глаза, будто не заметив. Испугалась, что не дождётся ухода печенегов.

— Шлите весть Претичу, — сказала она, — воевода как-никак. Помыслить должен, что предпринять.

Снова нужно было искать охотников. Блуд впервые вызвался, сказав Гуннару:

— Я пойду! Языков брал когда-то и через печенегов пройду.

— Нет, — ответил воевода, — ты нужен здесь. Давеча Важдай приходил, так у него человек есть, что молвь печенежскую как родную знает, его и пошлём ночью. Через стан к реке выйдет, а там уж вплавь.

— Сторожа споймает, — возразил Блуд. — Кто ночами бродит, да ещё и в реку идёт? Днём нужно...

Плотник по имени Слизень и впрямь походил на печенега: коренастый, чернявый. Блуд долго объяснял ему, как и что нужно делать, чтобы не быть пойманным сразу же. Плотник кивал, запоминая, но по слегка растерянному взору Блуд понимал, что мужик боится, хоть и полон решимости.

— Так не пойдёт, — сказал он Гуннару. — Нам выйти надо, пополошить степняков, а там Слизень под шум в их стан проскочит.

— Делай! — молвил Гуннар, немного помыслив.

В рассветный час, когда сон крепок и Днепр подёрнулся лёгкой дымкой, из киевских ворот бесшумно высыпала русская дружина. Копыта коней, обмотанные тряпицами, мягким скоком шли по земле. Печенежская сторожа, привыкшая за эти дни к молчанию города, вполглаза дремала, потому опоздали со сполохом. Стан зашевелился, забегали, вооружаясь, люди. Стража под рогатками была изрублена до последнего человека и первые русские вершники показались уже у самых шатров. Исполошно гудели рога.

Боялся Слизень, что узрят печенеги, что прибыл он не с той стороны. Куда там! Было не до него. В стане степняков всё беспорядочно бегало и металось. Слизень бежал в глубь стана, зря перед собой серую ленту Днепра, закрытую утренней дымкой. В какой-то миг он потерял голову, вокруг всё было чужое, враждебное, грозило смертью. Вот спасительный Днепр, броситься в него и плыть, плыть отсюда дальше. Ражий печенежский воевода, до черна обожженный горячим солнцем, срываясь с крика на хрип, обнажив саблю, останавливал бегущих. Слизень, подскользнулся на мокрой от начавшей выпадать росы траве и растянулся в полный рост. Его обругали, больно пнули сапогом в бок. Падение и тычки отрезвили киевлянина. Он бежал назад со всеми, его обгоняли какие-то комонные, гортанно крича и обнажая оружие. В Киеве пел рог, отзывая своих назад.

У развороченных рогаток, в неистраченной ярости на покинувшего поле боя противника, лаялись печенежские набольшие. Воины тем временем сдирали бронь и одежду с убитых. Слизень остоялся, потом сообразив, что на него начинают обращать внимание, присоединился к остальным. Он поспел уже к шапочному разбору, и ему досталась запона от вотола и порванная уздечка. Набольшие, перестав ругаться, принялись разгонять по местам воинов. Не до конца сообразив, что нужно делать, Слизень брёл за остальными, присоединяясь то к одним, то к другим, не решаясь выполнять задуманное.

Из-за дальнего леса, наливаясь светом, поднимался Хорс. Стан постепенно успокаивался, печенеги буднично начинали заниматься своими делами. С разных сторон звучали осторожные шутки, кто-то несдержанно в полный голос засмеялся. Слизня окликнули:

— Эй! Чей ты?

Киевлянин вздрогнул, взглянул на степняка. С десяток печенегов сидели у костра, поджаривая на прутах мясо. Перепав внутри, Слизень назвал одно из известных ему печенежских имён.

— Не знаю таких, — покачал головой степняк, по-видимому, старший здесь. — Поешь с нами? — предложил. Слизень покачал головой, показав порванную уздечку, радуясь внутри от пришедшей мысли:

— Коня в замятне потерял. Не видали — каурый такой?

Степняки отрицательно покрутили головами.

Киевлянин вышел на берег Днепра. Печенеги выводили коней на водопой, стоя по щиколотку в воде, сами умывались.

— Не видали коня? Каурый был?

Слизень бегло водил взглядом по тому берегу, прикидывая, как бы справнее поплыть, чтобы угодить на Претича. У киевских мальчишек всегда считалось за доблесть переплыть могучую реку. Бывали такие, что, подзуживаемые сверстниками, шли в вводу и не возвращались обратно. Днепр таил в себе много скрытых ловушек: водовороты, коряги, будто пальцы водяника цепко хватали плывущего и тащили на дно. Сам Слизень не раз возвращался, не доплыв до середины, потом стыдливо прятал глаза под смешками друзей. Но и таких было полно. Впрочем, Слизень был уверен, что, коли придёт нужда, он сможет переплыть на тот берег, а понапрасну дразнить водяного было глупостью.

Он шел по кромке воды, чувствуя, как заливает прохудившийся поршень. Наконец приметил место, по его расчётам, верное. Он намеренно споткнулся, упал с вплеском под смех степняков, что мыли рядом коней, выругался по-печенежски, сел на землю, снял сапоги и, не спеша, стал стягивать мокрую одежду.

Слизень, оставшись в исподнем, едва давил желание тот час же броситься в реку. Он дождался, пока печенеги перестали обращать внимание на чудного парня, насквозь промокшего по глупой неосторожности. Он встал, шагнул к реке, стараясь не смотреть по сторонам, чувствовал, как свело плечи предательской судорогой страха. Он ждал окриков, звона тетевы, что вгонит стрелу в его спину. Тихо, будто боясь разбудить водяного, он вошёл в воду, подгребая под себя руками. Страх исчез, оставшись на берегу, сердце стало биться ровнее.

Казалось, он плывёт вечность. Стрежень приближался отчаянно медленно, когда сзади заголосили печенеги. Что-то тёмное и стремительное со свистом пронеслось над головой. Страх снова впился в тело. Тяжёлая стрела глухо ударила в десятке вершков от левого плеча. Слизень встрепенулся от неожиданности, едва не пошёл ко дну, наглотавшись мутной воды. Он бешено загрёб руками, внутренне потянувшись к жизни. Стрелы входили далеко от него — трудно попасть в неясную маленькую цель, но Слизню было не до них. Лёгкие разрывало, далёкий берег, поросший склонившимися к воде ивами, темнеющий выброшенными паводком мёртвыми корягами мутился в глазах.