Летящая на пламя - Лаура Кинсейл

У Шеридана перехватило дыхание и внезапно закружилась голова. Он был сражен. Резко повернувшись, он отошел к столу и начал звенеть чайной посудой, слыша, как за его спиной Фицхью называет Олимпию своей дорогой Олли и сообщает ей, что сегодня вечером они непременно отпразднуют это событие, пригласив к столу всех офицеров судна и заказав коку лучшие блюда.

— Надеюсь, сэр, что вы окажете нам честь, официально объявив всем о предстоящей свадьбе, — сказал капитан, подходя к Шеридану, который в этот момент как раз подносил к губам чашку.

Фарфоровая чашечка внезапно дрогнула в его руке и, ударившись о край стола, покатилась по турецкому ковру, устилавшему пол, а ее отбитая ручка отлетела в сторону.

— Простите, — пробормотал Шеридан, которого душили злость и отчаяние.

Фицхью поднял разбитую чашку.

— Стыдитесь, старина. — Он положил руку на плечо Шеридана. — Неужели вы за это время так отвыкли от корабельной качки?

И Фицхью, опустив руку, повернулся к Олимпии. Шеридан уставился испепеляющим взглядом в спину молодого человека, сгорая от ненависти и презрения.

Олимпия, шурша юбками, подошла к столу, являя собой само воплощение женской застенчивости и стыдливости. Казалось, что она была сделана из воска. Шеридан пытался встретиться с ней взглядом, но она, разлив чай, села за стол, так и не взглянув на него. Чувство недоумения и разочарования переросло в панику. Шеридан не верил в реальность происходящего. Он просто не мог поверить! Особенно после их свидания. После всего, что между ними было!

Шеридану казалось, что чай отдает горечью. Он держал блюдце обеими руками и не сводил глаз с Олимпии, сознавая с болью в сердце, что похож сейчас на побитую собаку, жаждущую одного-единственного доброго слова. Но Шеридан понимал, что его жалкий вид не растрогает Олимпию, потому что она даже не взглянет на него, поскольку он больше не вызывает у нее интереса.

Внезапно с ужасающей ясностью он начал понимать, что сделал роковую ошибку.

Он неправильно истолковал привязанность и физическое влечение Олимпии, приняв их за любовь. Ее симпатия к нему, родившаяся из чувства жгучей ненависти, объяснялась тем, что они находились в полной изоляции от внешнего мира на необитаемом острове и были нужны друг другу как воздух. Они вместе вели борьбу за существование, делили друг с другом горе и радость, вместе встречали каждое утро, считая своей маленькой победой то, что сумели пережить еще один день и еще одну ночь.

Шеридан думал, что все это оставит в их душах неизгладимый след, что это и есть, в сущности, любовь. В их последнюю ночь, когда он был так озабочен тем, как бы спасти собственную шкуру, Олимпия сказала, что любит и доверяет ему, и Шеридан был уверен в искренности ее слов. В ту минуту ему казалось, что он готов умереть за нее, не раздумывая броситься на ее защиту, он убил бы ради нее любого члена команды, если… если бы это было морское сражение, а не мирное время. А теперь ему оставалось только глупо пошутить, скрывая тем самым свои истинные чувства, а затем умолкнуть и уступить.

Но он поверил за это время в то, что Олимпия любит его. Да, она действительно любила его, как ни странно! Подобное убеждение шло вразрез со всем его прежним опытом, нажитым за годы полного одиночества. Но Шеридан убедил себя в искреннем чувстве Олимпии. И вот теперь он видел, что ошибался.

— Знаешь, — застенчиво сказала Олимпия, — я никогда не думала, что моя свадьба состоится на борту корабля.

Фицхью погладил ее по руке.

— Думаю, что мы, немного постаравшись, сможем очень мило отпраздновать это событие, сделав его незабываемым. Надеюсь, ты не считаешь обязательным для себя венчание в церкви?

Олимпия заколебалась.

— Нет, конечно, но, если честно, я думала, что когда-нибудь буду венчаться в церкви, — сказала она, слегка покраснев. — Это, наверное, детская мечта, скорее даже фантазия, и о ней не стоит говорить.

— Нет, расскажи мне, о чем еще ты мечтала в своем детстве, — настаивал Фицхью, поступая очень опрометчиво, но таким уж недалеким человеком он был.

— О нет, иначе ты, пожалуй, решишь, что я безнадежная фантазерка, оторванная от жизни, — запротестовала Олимпия, искоса поглядывая на своего жениха.

— Но именно это мне и нравится в тебе! — сказал Фицхью, наклоняясь к ней. — Ты так хорошо разбираешься в делах международной политики, и в то же время ты можешь быть такой…

«Соблазнительной, — мысленно закончил за него Шеридан. — Восхитительная грудь, бедра, точеные лодыжки. О Боже! Я отлично знаю, на что ты, похотливый козел, намекаешь».

— …такой наивной. Поведай мне свои мечты, и я постараюсь сделать для тебя все, что в моих силах.

— О нет, — возразила Олимпия. — Это просто невыполнимо, я не могу требовать от тебя так много.

— Если я смогу, я непременно исполню твое желание. Олимпия затаила дыхание.

— Ну хорошо… только не считай меня слишком глупой. Дело в том, что с тех пор как, будучи маленькой девочкой, я прочитала о городе на семи холмах, моей мечтой стало… венчаться… — Олимпия робко взглянула на Фицхью и закончила: — В Риме. В церкви Санта-Мария и непременно при лунном свете.

В воцарившейся тишине, казалось, слышнее стали звуки движения судна.

— В Риме… — растерянно проговорил Фицхью после паузы, не в силах справиться с изумлением.

Шеридан не сводил с Олимпии пристального взора.

Итак, она хочет ехать в Рим. Это вполне естественно! Рим был целью ее путешествия, а Фицхью она выбрала своим новым провожатым туда.

Шеридан потерял бдительность и поплатился за это. Его просто надули. Он забыл суровые уроки, которые преподала ему жизнь, и вот результат.

Дрейк едва расслышал ответ Фицхью, который пробормотал, что должен обдумать, каким образом они смогут попасть в Рим. Шеридан молчал. Он внезапно утратил чувство реальности, и это было пугающе страшно. Он думал, что придет в бешенство от всего происходящего, а вместо этого его как будто подменили, он находился здесь, в каюте, и в то же время как бы отсутствовал. Шеридан посмотрел на Олимпию, и она показалась ему незнакомым человеком, которого он никогда не встречал прежде. Тогда он взглянул на свою чашку и руки, и они тоже показались ему чужими.

Очень осторожно Шеридан поставил чашку на блюдечко, обдумывая каждое свое движение: встал, с трудом повернулся и пошел к двери. Фицхью что-то спросил у него, но Шеридан не обратил внимания на слова молодого человека. При всем желании он бы не смог ответить ему. Шеридан вышел из каюты, закрыл за собой дверь и постоял в коридоре в нерешительности, как бы не узнавая окружающих предметов. Все они изменили свое местонахождение, и Шеридан изумленно озирался вокруг, не понимая, куда он попал и что с ним происходит. Его охватил панический ужас, но он заставил себя двинуться вперед.

Голова Шеридана раскалывалась от боли. В висках пульсировала кровь. Его бросило в холодный пот, и он стиснул зубы, чтобы не закричать от непонятного страха. Шеридан спустился по трапу и вышел на палубу, где располагались пушки, около которых суетились два матроса и гардемарин. Шеридан взглянул на светловолосую голову мальчика, склонившегося над лафетом.