Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина - Александр Пыльцын

Его жена, тоже капитан, совершенно неожиданно появилась как-то у нас в батальоне. После встречи с мужем она, сохраняя, видимо с трудом, напряженно-спокойное выражение лица, мягким грудным голосом попросила меня об одном: если муж будет ранен – помочь ему выжить. Какая, казалось, малая просьба! Надолго остались в моей памяти впечатления об этой скромной и мудрой женщине, оставившей детей где-то в глубоком тылу, чтобы на фронте по возможности быть ближе к их отцу и любимому человеку и внести свой личный вклад в дело Победы.

Конечно, такое напряжение в те дни было только в моей роте, готовящейся к предстоящим боям. В остальной части батальона жизнь шла спокойнее, занимались другими делами. За напряженной подготовкой к боевым действиям время летело быстро. Рота росла. Собственного состава, без приданных взводов – пулеметного и ПТР, в роте уже было более ста человек, по тридцать с лишним штрафников во взводе. Не дремали трибуналы, да и комдивы старались свою власть употребить…

С рассвета и дотемна проводили мы напряженные занятия, стрельбы, марши. Была уже середина апреля. Настали по-весеннему теплые дни – шинели, ватные телогрейки и бушлаты уже оказались лишними, однако кубанки свои, которые многие носили по-ухарски, набекрень, не снимали. К слову сказать, и сам Батурин, и его замполит, майор Казаков, сняли их только через несколько дней после Победы, когда их обоих вызвали в штаб маршала Жукова. Ну, и конечно же, почти все мы с удовольствием «следовали» их примеру.

Здесь я должен сказать, что у Георгия Ражева что-то еще случилось, или Батурин решил, что он ненадежен в предстоящих боях. Он вдруг заменил его лейтенантом Киселевым Иваном Ивановичем, прибывшим в батальон еще перед наступлением на Варшаву, но не участвовавшим в боях за нее. Он долго числился в резерве комбата, наверное, потому, что уже успел получить 3 ранения до поступления к нам в ШБ. Его я мало знал: каким-то он был неактивным, необщительным офицером. И, наверное, не потому, что был значительно старше нас, лет на 10–15, а по каким-то другим причинам, которые он прятал где-то в глубине души. Никак не реагировал на шутки, держался особняком и, казалось, его мучают или тяжелые воспоминания, или такие же предчувствия. Но я рад был такой замене, так как с Ражевым у меня все чаще случались конфликты (потом я узнал истинную причину его «отставки», но об этом в свое время).

Теперь рота перестала быть «трижды Георгиевской». В состав роты был включен также еще один взвод роты автоматчиков, тоже, как и основные взводы, численностью человек 25. Командовал им младший лейтенант Кузнецов, но не Женя-Кузнечик. А другой, тоже мне известный еще по той роте автоматчиков, командиром которой я числился до боев за Альтдамм. Этого звали Николай Николаевич, и в отличие от Кузнечика был он и старше (уже 23 лет), и ростом повыше, и голосом покрепче.

Стала моя рота уже четырехвзводного состава и практически была готова к боевым действиям. Вскоре была объявлена суточная готовность, и в ночь с 14 на 15 апреля по боевому распоряжению штаба корпуса, в чье оперативное подчинение мы переходили, рота со всем оружием, запасами патронов, гранат, сухого пайка, пешим порядком была выдвинута на берег Одера.

По этому поводу состоялся

ПРИКАЗ

8 Отдельному штрафному батальону 1 Бел. Фронта

15 апреля 1945 года № 94 Действующая Армия

(По части строевой) 1. На 16 апреля 1945 года назначаю дежурным по части капитана Ражева……………………………….

2. Сформированную 3 стрелковую роту в составе 12 офицеров, 4 сержантов, 100 чел. бойцов-переменников и 9 лошадей, полагать убывшей в распоряжение командира 89 стр. корп. для выполнения боевых заданий.

Помощнику по м/о исключить с котлового довольствия.

Командир 8-го ОШБ подполковник (Батурин)

Начальник штаба майор (Киселев)

Орфография и дословное содержание пунктов приказа приведены в соответствии с ксерокопией его, предоставленной ЦАМО РФ (Дело 5, оп.80746с, кор. 11. 15 (об). Однако я прошу обратить внимание на некоторые тонкости.

Во-первых, в день отправки роты на Одер дежурным по части назначен Георгий Ражев, только что замененный в моей роте лейтенантом Киселевым Иваном Ивановичем. Это потом мы узнали, что истинной причиной замены Ражева была просьба его отца, полковника 5-й Ударной армии, а не сомнения комбата в надежности терявшего иногда самообладание Георгия. Таким образом, Ражев хотя бы на день становился хоть на маленькую ступеньку, но над нами, уходящими в «последний решительный» бой.

Во-вторых, в приказе не перечислены поименно 12 офицеров, уходящих на Одер, а штрафники упомянуты рядом с лошадьми. Да, честно говоря, я и не помню, чтобы этих представителей конского сословия было именно 9, хотя и походная кухня, и повозки с боеприпасами, а также с личными вещами переменников, конечно, были, но не более одной на взвод. Возможно, как и ранее бывало, какую-то часть их надо было списать за счет боевых действий.

Вскоре нам в село Штайнвер, куда мы перебрались два дня тому назад из деревни (дорфа) Цартунг, приехал майор из штаба дивизии, в полосе которой нам предстояло действовать. Я не помню номер дивизии, но это была уже не та, в составе которой мы сражались за Штаргард и Альтдамм, но в составе той же 61-й армии генерала Белова Павла Алексеевича. Узнали мы, что небольшой группе от них удалось уже «сплавать» на тот берег и провести элементарную разведку. Группа вернулась почти без потерь, а командир этой группы, сержант, представлен к званию Героя Советского Союза. Наши офицеры стали поговаривать, мол, если выполнят задачу и останутся живыми, будут и у нас свои Герои. Мы уже знали, что за форсирование таких крупных водных преград, как Днепр и Висла, многие сотни были удостоены этого высокого звания.

Сообщили нам, что в ночь перед форсированием (а когда эта ночь наступит?) к берегу подвезут в достаточном количестве хорошо просмоленные лодки, специально изготавливающиеся где-то недалеко в тылу. Этими лодками занимается саперный батальон, который будет сразу же после захвата плацдарма наводить переправу на него. Меня, конечно, снова грызла совесть, что я не умею плавать, но успокаивало то, что вроде никто и не собирается преодолевать Одер вплавь.

Хотя весна уже набирала силу, а ледоход этой зимой прошел еще в начале февраля, вода в реке была очень холодная, чуть выше плюс 5 градусов. Да и другие данные об Одере не очень радовали. Глубина – до 10 метров обычно, а сейчас, когда еще не закончилось весеннее половодье, и того больше. Ширина на нашем участке метров 200, скорость течения – больше полуметра в секунду. Определяя необходимую скорость движения лодок, мы шагами отмеряли эти 200 метров на суше и засекали время, чтобы определить, на сколько вниз течением может снести лодки и какое упреждение необходимо выбирать. Выходило, что метров на 100–150! Но нас успокаивало то, что на нашем участке река течет по одному рукаву и только километров через пять ее русло делится на два рукава.