Бесов нос. Волки Одина - Юрий Вяземский

– Ловко! – вставил Профессор. А Трулль попросил:

– Пожалуйста, не перебивайте, профессор! Я мысль потеряю… Не кажется ли вам, что русская православная церковь не только не исправляла наши грехи, но как бы способствовала их, так сказать, развитию?.. Это гениальное «пью, чтобы забыть, что мне совестно пить!»… У Бердяева есть несколько очень интересных рассуждений о том, что русский человек считает себя слишком слабым, чтобы противостоять греху. А русское православие его в этом постоянно убеждает. Но в любой момент готово принять покаяние. Дескать, нет такого греха, который бы тебе не простился. Ты только покайся… Кажется, у того же Достоевского старец Зосима так говорит… И в результате, человек не только начинает безбоязненно грешить, зная, что потом можно будет покаяться, но постепенно у него вырабатывается чуть ли не вкус ко греху, и он грешит с удовольствием, чуть ли не по обязанности. Потому что святые – на небе, а здесь на земле, как учит нас церковь, все люди грешники, даже самые честные и порядочные. И чтобы они не возомнили о себе лишнего, они должны грешить. Как они смогут покаяться, если грешить не будут?!.. И церковь их в этом всегда поддерживала. Знаете почему?

– Ну-ка, ну-ка.

– Я вам скажу. Потому что на протяжении веков нашей РПЦ было не то чтобы плевать на народ, а у нее до народа просто никогда не доходили руки. Она была занята служением сначала царю и боярам, потом императорам, императрицам и их, как вы говорите, Гидре, то есть бесчисленным чиновникам. Она так усердно эту власть обслуживала, что стала как бы филиалом государства, одним из отделений императорской канцелярии. Где-то сразу за Третьим, жандармским… Народ это, конечно же, чувствовал. Чувствовал, что церковь с потрохами продалась власти и его продала. А, как говорит Толстой, «птица живет та, которая летает», вера не может подчиняться власти… И когда эта русская птица вдруг выпорхнула из ненавистной ей клетки и вырвалась на свободу… Не кажется ли вам, профессор, что Октябрьская революция, или тот великий переворот, который произошел почти сто лет назад, был своего рода отметкой, которую история поставила Русской Православной Церкви?

Профессор выдержал небольшую паузу, а потом сказал:

– На градуснике уже восемьдесят. Мне кажется, самое время выпить чайку с чабрецом.

Трулль с удивлением покосился на Сенявина.

– Надо следить за нашим водно-солевым балансом, – пояснил Андрей Владимирович, спускаясь с полки.

…В предбаннике Митя сидел напротив Драйвера и, похоже, они о чем-то оживленно разговаривали до того момента, как Сенявин вышел из парной. Андрей Владимирович это сразу почувствовал по той внезапной тишине, которая с его появлением установилась между двумя напряженно смотрящими друг на друга людьми.

Не сразу оторвав взгляд от Мити, Драйвер, будто спохватившись, кинулся к Профессору и набросил ему на плечи широкое полотенце.

Следом за Профессором в предбанник вышел Ведущий.

Петрович и его так же поспешно и услужливо укутал.

Сенявин и Трулль сели друг напротив друга.

Коротко глянув в сторону Ведущего, Профессор заметил, что тот на него выжидательно смотрит с полуулыбкой на лице.

Драйвер обоим подал чай. Сенявин тут же за него принялся. Чай был на редкость пахучим и слегка горьковатым. Он Андрею Владимировичу не понравился, но Профессор сделал вид, что крайне заинтересован напитком и всецело погружен в дегустацию. При этом в ушах у Сенявина, будто в телефонной трубке, несколько раз ехидно прозвучало: «Ждите ответа. Ждите ответа. Ждите ответа».

Когда пауза чересчур затянулась, Профессор покосился на Драйвера и игриво спросил:

– Это Годин велел нас поить чаем с чабрецом?

– Годин? Какой Годин? – Петрович изобразил на своей безносой физиономии удивление и принялся озираться, будто искал этого самого Година.

– Да не вопрос. Как-то так. Это самое, вдруг взялось и спросилось, – усмехнулся Профессор и снова с демонстративным удовольствием стал прихлебывать чай.

Ведущий не сводил с него глаз.

– Так что вы мне все-таки ответите? – наконец не выдержал Ведущий.

«Пусть тебе Францев отвечает, коллега твой», – захотелось ответить Андрею Владимировичу. Но вместо этого он, не открывая глаз, спросил:

– А что вы хотите, чтобы я вам ответил?

– Я думал… Я думал, вы мне станете возражать…

– Не хочу я вам возражать. Я с вами, Саша, согласен, – с закрытыми глазами произнес Профессор.

– Согласны?! С тем, что я говорил?! – громко удивился Трулль и тише прибавил: – А мне показалось, что вы человек верующий…

– Вам правильно показалось. Я человек верующий. И вы верующий человек. Несмотря на то ужасное место, в котором вы служите, вы, как я успел заметить, в отличие от других телеведущих, человек думающий, чуткий и, похоже, совестливый. И потому мне, честно говоря, не понятно…

Профессор замолчал. Ведущий быстро спросил:

– Что непонятно?

Профессор не сразу откликнулся. Потом задумчиво проговорил:

– Как можно подойти к калеке и начать спрашивать: почему ты хромаешь? Где у тебя глаз? и Кто тебе зубы выбил?

– Боюсь, что я вас не понял, – через некоторое время признался Ведущий.

– Зато я вас прекрасно понял. И только не понял, почему вы так… нет, не злорадно, как сейчас стало в моде, но с осуждением говорили о нашей с вами церкви? Подчеркиваю нашей с вами. Потому что, верите вы в Бога или не верите, ходите в церковь или не ходите, Русская Православная Церковь – такая же неотъемлемая часть нашей с вами страны, как ее города, деревни, реки, озера.

Только тут Профессор открыл глаза и, избегая смотреть на сидевших за чайным столом и глядя куда-то вверх, в потолочные балки, в стенные карнизы, продолжал говорить грустно, раздумчиво:

– Вы, как мне показалось, историей тоже интересуетесь. Ну так разве вам неизвестно, что более двух столетий нашей страной фактически управляли ордынские ханы, а наши священнослужители вынуждены были молиться за их здоровье и благополучие – не потому, что, как вы выразились, подпевалы, а потому что это был единственный способ уберечь на Руси христианские храмы, сохранить православие… Иван Третий освободил нас от этого ига. Но уже через поколение на Руси воцарился его внук, Иоанн Васильевич Четвертый. Надо ли напоминать, как сей правитель поступал с теми, кто пытался ему перечить? Что стало со святителем и мучеником митрополитом Филиппом, который едва ли не единственный осмелился обличать злодейства царских опричников? Лично Григорий Лукьянович Малюта Скуратов его прикончил в Отроч Успенском монастыре, куда он, лишенный сана, был сослан… Потом Смутное время… Еще через несколько десятилетий – Раскол, с пытками, казнями и самосожжениями. И почти сразу – в масштабах истории, можно сказать, чуть ли не на следующий день – Петр Алексеевич, будущий наш император, вообще упраздняет патриаршество! А когда к нему приходит делегация и просит вернуть Руси патриарха, то одной рукой государь хватается за кортик, другой ударяет себя в грудь и, гневно выпучив глаза – он их так, говорят, умел выпучивать, что в жилах смотревших на него кровь стыла – выкатив глаза из орбит, рычит: «Вот вам патриарх, блядины дети!»… Вы уж меня извините. Цитировать так цитировать… Но с той поры, с петровских времен и до Николая Второго, наша церковь не только, как вы выразились, стала филиалом государства. Она превратилась в само государство, потому что во главе ее встал император или императрица. И посему честнее называть ее не Русской Православной, а Русской Императорской Церковью, или просто Русской Церковью. Как в Англии, где Генрих Восьмой учредил English Church – Английскую Церковь, если буквально переводить. Монарх во главе – это, господа, уже не православие!.. Вы меня удивили своей осведомленностью, дорогой Александр, когда, рассуждая о том, что церковь превратилась в одно из отделений его императорского величества канцелярии, вы это самое отделение поместили сразу за Третьим, жандармским. Ведь пять или шесть – сейчас уж не вспомню наверняка – шесть или пять обер-прокуроров Святейшего синода, фактические церковные руководители, на этот высокий пост пришли именно из Третьего отделения!.. А дальше – большевики и ими ведомые поклонники электричества. Я их так называю, потому что Ленин однажды заявил своим сообщникам: пусть лучше крестьянин молится не Богу, а электричеству, ибо, цитирую: «он будет больше чувствовать силу центральной власти – вместо неба»!.. Отметку, говорите, история поставила Русской Православной Церкви? Так ведь, во-первых, как мы только что выяснили, ее, русской православной, давно уже не было. Веками ее, несчастную, воистину страстотерпицу, насиловали и уродовали, так что к началу двадцатого века от нее одни руины остались. И руины, заметьте, гоголевские, великолепно и страшно в «Вие» описанные!.. Во-вторых, милый вы мой, это еще разобраться надо, кто кому экзамен устроил и оценку проставил: история – русской церкви или церковь – русской истории! На всякий случай напомню, хотя вы сами, наверное, прекрасно знаете: в сорок третьем году, в самый разгар страшной войны, когда наша русская история угрожала закончиться и смениться не просто немецкой, а немецко-фашистской кошмарной историей, в эти ужасные годы Сталин, уведший Россию в царство египетское, себя сделавший богом и фараоном, он, фараон Иосиф, вдруг восстанавливает патриаршество, патриархом назначает Сергия. Видимо, своим сатанинским чутьем ощущая, что без Русской Православной Церкви даже ему, Всесильному и Всезнающему, не выиграть поистине апокалипсическую войну, в которую просвещенное, отвергнувшее устаревшего Бога человечество ввергло почти всю Землю, и, если он этого не сделает, ожидают его и его империю воистину казни египетские… Согласен, господа: то еще было патриаршество. Полковник НКГБ Георгий Карпов возглавил Совет по делам РПЦ… Но и вы, молодой человек, должны согласиться, что не на пустом месте совершаются такие чудесные и, я уверен, судьбоносные события!