Молния Господня - Ольга Михайлова

Вот он - предел распада, вот оно - преодоление "мрачного аскетизма", вот они - твои смердящие соблазны, Перетто...

Донна Делия отошла в глубину часовни и начала зажигать свечи. Болезненные пятна расползались по её лицу. Донна Бьянка, приблизившись к треножнику, расположенному рядом с алтарем, помешала в тагане угли, пепел и золу, подбросила смолы и травы. Из темноты выплыл алтарь, перед которой стоял невероятной величины потир, накрытый покровом. Дым от кадил поднимался к сводам часовни, её заволокло дымом, быстро распространявшимся по углам, и женщины с расслабленными стонами попадали на колени. Обладатель неимоверного седалища подбросил какой-то необычный, напоминающий черную солому, хворост в жаровню. От веток в воздухе заклубился зеленоватый дым, и вдруг женщины начали корчиться и сдирать с себя одежду, потом - ринулись к потиру. "Приидите, ядите, сие есть тело моё..." - истошно закричал кривоногий. Каждая из женщин торопливо зачерпывала пригоршней тягучую зеленоватую мазь и, трепеща, втирала её в кожу.

Элиа, ненадолго отошедший к узкому окну глотнуть воздуха, снова приблизился к Джеронимо.

- Господи, я вспомнил! - прошептал он, наклоняясь к самому уху Джеронимо, который старался дышать через толстый зимний шарф, связанный синьорой Терезой. - Это же Скудо, конюх магистрата!

Джеронимо, казалось, не расслышав, обернулся к Элиа с напряженным и непонимающим выражением на лице.

- Что? Что ты сказал? Я не ослышался? Конюх?

- Ну да! Он приставлен Вено к конюшне. Я видел его во время расследования по Чёрной Клаудии, он не проходил по делу, но привозил подеста на аутодафе - дело-то было громкое. Я просто забыл его. Говорят, он бывший монах, даже, кажется, был рукоположен, но за что-то изгнан. Надо узнать у Бари, это он говорил. А в магистрате Скудо уже лет десять.

Джеронимо побледнел и в ужасе посмотрел вниз. Без труда предвидя, что им ещё предстоит увидеть, неожиданно почувствовал недоуменную - наивную и жалкую - растерянность, оторопело и потерянно уставился в подкупольную темноту. Он и сам, наверное, не мог бы объяснить, почему женщине немыслимо лечь под конюха - просто так чувствовал. Вианданте никогда не был озабочен сословными предрассудками, и не считал, подобно герцогу Урсино, что человек начинается с барона. Человек, в его понимании, начинался с ...горя, страданием преображающего греховную душу, или с Божьего озарения, отмечающего Богоизбранность. Но... конюх?!?! Как же можно-то?

Однако, растерянность овладела Вианданте ненадолго, сменившись таким злобным омерзением, какого он не испытывал ещё ни разу в жизни.

Тут факел толстозадого осветил угол храма, где на рогоже лежал висельник. Скудо начал, посыпая труп какими-то порошками, проговаривать странные заклинания, состоящие частью из латинских, понятных Вианданте слов, а частью из каких-то восточных. А может, и абракадабры.

Случилось невероятное. Труп начал медленно подниматься. Дрожь прошла по телу конюха. Он торжественно произнес чуть прерывающимся голосом: "Властелин мой!" Его лицо налилось кровью, по нему струился пот, взгляд шарил в пустоте. Он пошатнулся, но устоял на ногах. Вдруг женщины стали кататься по рваному ковру, устилавшему пол. Одна из них, донна Теофрания, словно подброшенная невидимой пружиной, бросилась на живот, колотя ногами по полу, другая вдруг замерла, уподобившись полуобморочной лягушке, а синьора Доротея заблеяла. Третья, донна Бьянка, как всегда, мертвенно-бледная, с расширенными зрачками мертвых глаз, уронила голову на грудь, затем рывком выпрямилась и принялась выть как раненая волчица, четвертая, рыжая Делия Фриско, залезла на алтарь, легла на живот, задрала юбку, оголила ягодицы, гримасничая и корчась. Труп между тем ожил, его лицо несколько раз поменяло очертания. Он встал, и подойдя к донне Теофрании, страшно оскалился и зарычал. Вихрь безумия, адский вихрь - bufera infernale, пронесся под сводами. Худая, как жердь, Леттино рвала на себе волосы, прыгала, выделывала пируэты, крутилась вокруг себя на одной ноге, в конце концов, плюхнулась рядом с донной Доротеей, которая билась в конвульсиях у стены. Конюх спустился с солеи и, подтянув к себе донну Фриско, совокупился с ней. Женщин одну за другой странно изламывало. Бледная донна Бьянка опустилась на корточки над распятием с раздирающим душу смехом и истошно закричала, обращаясь к восставшему покойнику: "Возьми меня!"

В духоте, казалось, неистовствовали умалишенные. Оживший труп выполнил пожелание донны Гвичелли, после чего она, странно хрипя, затихла, а покойник занялся освободившейся донной Фриско. Прошло около десяти минут. Другие женщины совокуплялись с конюхом, а донна Доротея, растерзанная, словно подброшенная невидимой силой, поднялась к алтарю и начала прыгать внутри как большая лягушка.

Зачарованный Элиа не отрывал взгляда от двигающегося трупа, который вдруг, оставив корчившуюся на полу женщину, поднял голову к хорам. Глаза его загорелись адским пламенем. Элиа вдруг обнаружил, что Джеронимо нет рядом. Он поискал глазами в дымном чаду и вдруг увидел Вианданте внизу, на лестничном спуске на высоте трех ступеней, на нижних хорах. Леваро не мог понять, почему тот решил обнаружить себя и прервать дьявольскую вакханалию. Глаза мертвеца снова полыхнули огнём. Вианданте медленно шёл навстречу ожившему кадавру. Ноги Элиа примерзли к полу.

Он видел, как оба замерли друг напротив друга.

- Vade retro. Fugite, partes adversae, - слова инквизитора прозвучали во внезапно воцарившейся тишине так отрывисто и странно отчетливо, что, казалось, раскололи спертый воздух, - basta cosi!

Беснующиеся бабы вдруг замерли в самых невероятных позах. Конюх, увидев инквизитора, дико завизжал и заметался по часовне. Покойник и инквизитор внезапно оказались в странном огненном кольце, завихряющимся, как смерч. Лицо мертвеца, почерневшее и нечеловечески жуткое, озарилось, словно печь, полыхающим пламенем глаз. Но Джеронимо смотрел на него с тем же высокомерным отвращением, с каким несколько недель назад озирал обделавшегося пачкуна-живописца, и казалось, был озабочен только тем, как, не перепачкавшись, дотащить его до Трибунала. Он примеривался было схватить кадавра за шиворот, и кинулся на него, но тот, свирепо полыхнув глазами, внезапно пропал. Исчезла и рогожа, на которой он лежал раньше.

Круг кольца разомкнулся и опал.

Вианданте зло сплюнул на пол и пошёл к выходу. Выйдя из осквернённой часовни, умылся пригоршней снега.

- Теперь-то я понимаю, почему пополаны да бюргеры красивей нашей аристократии. Бюргерским дочкам детей делают патриции, а патрицианки рожают от конюхов да дьявольских отродий, - это прозаично-ворчливое замечание Джеронимо странно не вязалось с только что произошедшей на глазах Элиа дьявольщиной. - Будь всё проклято! Как висок-то ломит! Сколько здесь наших людей?

- Все, дюжина.

- Всю нечисть - в Трибунал. Обыски - во всех домах. Все найденные чертовы книги и снадобья - в подвал.

Однако всех доставить в трибунал не удалось. Донна Бьянка была мертва. Остальные особы находились в состоянии либо полуобморочном, либо неуправляемом. По дороге, перегнувшись вдруг пополам и забившись в дикой конвульсии, скончалась и донна Теофрания Рано, извергнув перед кончиной на Пастиччино и Салуццо, волочивших её, фонтан чёрной рвоты. Инквизитор наблюдал, как остальных задержанных под конвоем препроводили в камеры. Но тут громкая и малопристойная ругань Подснежника, которую это трепетное создание позволяло себе нечасто, известило его, что случилось ещё что-то. Так и было. В камере обезумевшая донна Делия Фриско, опростав кишечник, упала в собственные испражнения и тоже, в судорогах и конвульсиях, умерла. Империали поднялся по лестнице вверх, остановился, поджидая Леваро, присел на ступени, развернув притащенный из часовни кем-то из денунциантов толстый колдовской фолиант. Углубился в текст.