Мертвые львы - Мик Геррон

После окончания беспорядков многие магазины и офисы центрального Лондона оставались закрытыми, а машин на улицах поубавилось. Все население города словно бы задержало дыхание; лондонцы по большей части решили провести вечер в домашней обстановке. По обычно шумным улицам не шмыгали даже мыши.

Впрочем, если бы какая-нибудь мышь решила пробраться в Слау-башню, для нее это не составило бы особого труда. Любая уважающая себя мышь с легкостью бы протиснулась под давно закрытую дверь и взобралась по голым ступеням лестницы, а потом помедлила бы на пороге кабинета, привлеченная шаткой башенкой коробок из-под пиццы и грудой липких пустых жестянок, и с опаской поглядела бы на Родерика Хо, который сладко посапывает, утомленный сегодняшним непривычно активным времяпрепровождением; щека прижата к столешнице, очки сдвинуты набок, из приоткрытого рта течет слюна, скапливаясь на столе лужицей, которая, вероятно, представляет третье блюдо в меню мышиного ужина, но внезапное громкое фырчание – не то храп, не то пердеж – отпугивает нашу мышь, которая, махнув хвостом…

…устремляется в соседний кабинет, где ее появление теперь считают не проверкой, как было бы ранее, а вражеской вылазкой, потому что сейчас кабинет пропитан духом паранойи, сочащейся из стен и из ветхого ковролина на полу. И Ширли Дандер, и Маркусу Лонгриджу известно, что одного из них полагают засланцем Дианы Тавернер, а поскольку и та и другой твердо знают, что к ней или к нему это не относится, то оба взваливают вину друг на друга. Сегодня в их кабинете прозвучала одна-единственная фраза: «Закрой дверь». Результаты собеседования, проведенного с каждым после операции в «Игле», также не обсуждаются. Хотя если бы Дандер и Лонгридж все-таки сопоставили факты и сведения, полученные в ходе этих собеседований, то пришли бы к определенному выводу относительно официального заключения, а именно: поскольку Джеймс Уэбб подстроил ловушку, чтобы вывести на чистую воду гангстера, скрывавшегося под личиной олигарха Аркадия Пашина, операция в общем прошла успешно, но, к сожалению, ее результат был в значительной степени скомпрометирован действиями слабаков, так что ни о наградах за доблесть, ни тем более о возвращении в Риджентс-Парк речи быть не может. Разумеется, это нисколько не улучшило бы атмосферу в кабинете, хотя Джексон Лэм, если бы захотел, мог бы исправить ситуацию, так как ему было прекрасно известно, что Диана Тавернер, упомянув о своем засланце, просто пыталась запудрить Лэму мозги. Диана Тавернер вообще большая мастерица запудривать мозги, что может подтвердить, к примеру, тот же Роджер Лотчинг, но если она решила, что ей удастся провернуть этот фокус с Лэмом, думает Джексон Лэм, то пусть лучше проверит карманы. Если бы она действительно заслала кого-то в Слау-башню, то для нее не было бы новостью сообщение Лэма о том, что Уэбб прикомандировал к себе двоих слабаков. К тому же в глазах Лэма Леди Ди и без того заслуживает черной метки, поскольку именно по ее настоянию Ник Даффи не провел тщательного расследования обстоятельств смерти Мина Харпера. Так что Диану Тавернер следует примерно наказать. А покамест атмосфера в кабинете Дандер и Лонгриджа отягощена подозрениями в предательстве, чего ни одна добропорядочная мышь вытерпеть не в силах, поэтому наша мышка убегает прочь, вверх по лестнице, в поисках новых горизонтов.

И обнаруживает их в лице Ривера Картрайта. В его кабинете тоже тишина; Ривер только что поговорил с врачом больницы Святой Марии, куда доставили Паука Уэбба – к сожалению, несколько позже, чем положено по регламенту службы скорой помощи. Возможно, Ривер сейчас размышляет над новостями о состоянии своего бывшего друга, но наша мышь не знает, доставляют они ему огорчение или удовольствие; вполне вероятно, что Ривера сейчас обуревают совсем другие чувства: например, подозрение, что его дед неспроста с легкостью вспомнил название ЗТ-53235, которое долго хранилось в его памяти, поскольку небось именно С. Ч. подбросил советским властям убедительные доказательства деятельности иностранного шпиона в закрытом городе. Город ЗТ-53235 и тысячи его обитателей были уничтожены в 1951 году, когда Дэвиду Картрайту было примерно столько же лет, сколько сейчас его внуку, что заставляет Ривера задуматься: а смог бы он так же вести игру в балагане кривых зеркал, где к человеческим жизням на кону относятся как к сожженным спичкам? Еще он размышляет о том, как все эти соображения повлияют на его следующий приезд к деду и сможет ли он запрятать их поглубже, как и прочие шпионские секреты, чтобы относиться к С. Ч. с той же любовью, что и раньше.

Разумеется, наша мышь не в состоянии помочь ему разобраться с этой проблемой, поэтому удаляется в соседний кабинет, который занимает Луиза Гай. Здесь тоже стоит тишина, но несколько иного рода, заглушающая еле слышные звуки, такие тихие, что они даже не отдаются эхом, потому что в кабинете больше никого нет, хотя здесь есть свободный стол – свободный, незанятый, пустой. Лишний. Впрочем, придет время, когда этот стол займут, – не зря же Лэм упомянул, что в Слау-башню присылают лузеров, а в них, как известно, нет недостатка, – и, может быть, именно эта перспектива заставляет Луизу тихонько всхлипывать, а может, это из-за пустоты, ожидающей ее в квартирке, которая еще недавно казалась слишком тесной для двоих, а теперь стала слишком просторной для одной; горечь этой ситуации не умаляет даже недавнее приобретение, ныне покоящееся под коллекцией нового, но теперь не востребованного нижнего белья, – брильянт размером с ноготок и весом куда меньше пончика, но его стоимости Луиза даже не представляет. Его оценка станет еще одним шагом за черту, переступать которую Луиза Гай прежде не собиралась, так что покамест камешек лежит в укромном месте, суля лишь возможность сменить одно пустое пространство на другое, – но то же самое, похоже, сулит ей и будущее: одно пустое пространство за другим, как бесконечный ряд зеркал, уходящий в никуда.

Неудивительно, что она всхлипывает; неудивительно и то, что наша мышь тихонечко отбегает подальше от горя, которому не может посочувствовать, и поднимается еще выше, на последний этаж. Там она заглядывает в кабинет Кэтрин Стэндиш, которая не боится мышей, при условии, что они настоящие. В свое время Кэтрин довелось видеть немало призрачных мышей, неясных теней, рассеивавшихся, как только она пыталась к ним приглядеться, но эти дни давно миновали, и сейчас для нее важен только каждый сегодняшний день. Но и с ним она справится так же безмятежно, как справляется со всем остальным, – навык, отточенный ежедневным общением с невыносимым Джексоном Лэмом, который сейчас сидит в своем кабинете за плотно закрытой дверью, что, впрочем, не является непреодолимым препятствием для нашей отважной мышки-путешественницы, равно как и груда телефонных справочников. Наша мышь покоряет эту вершину и замирает, нервно подрагивая усиками и поводя носом. Глаза Джексона Лэма закрыты, ноги покоятся на столе. На коленях у него лежит газета, раскрытая на статейке о локальном подземном толчке в Котсуолдс. Да, представьте себе, в Котсуолдс. От легкого сотрясения тектонической плиты обрушилась средневековая церковь; к счастью, погиб только один человек. Вот так, думает Лэм, призрак Александра Попова в лице Николая Катинского наконец-то исчезает в деревеньке, у которой нет ничего общего с его родным городом, если не считать способа, каким он, Катинский, намеревался ее уничтожить. А что касается цикад – этих созданий, спящих под землей глубоким сном, таким глубоким, что их поддельное существование превратилось в настоящее, – то их никто будить не собирается, ни грубо, ни ласково, ведь соседи по коридору придерживаются мнения, что не стоит будить спящих шпионов. В конце концов, спать шпионы умеют столь же хорошо, как и лгать.