Убийство девушку не красит - Лидия Ульянова

Когда серый сумрак за окном превратился в чахлое, раннее ноябрьское утро, Сергей Кириллович решительно достал плотный кусочек картона с отпечатанными на нем реквизитами Тимухина, повертел в руках, положил перед собой, но в последний момент передумал. Долго рылся в телефонных книжках, перебирал замусоленные бумажки, а после нетвердой рукой набрал телефонный номер, который, был уверен, никогда в жизни ему не пригодится.

С Владимиром Сергеевичем Пихоленко по кличке Пиха Сергей Кириллович, к своему счастью, пересекался только один раз в жизни. Пиха был крупным криминальным авторитетом, и встречаться на его пути оказывалось чревато. Сергей Кириллович и не искал этой встречи, Пиха сам его нашел. Семь лет назад это было. Давно.

Стоял поздний вечер, почти ночь, когда Сергей Кириллович возвращался домой из клиники. У подъезда на скамейке сидел в одиночестве пожилой, кряжистый мужчина в не по погоде теплой куртке.

– Сергей Кириллович, – уверенно окликнул незнакомец.

Сергей поморщился, таких встреч он не любил. Ужасно хотелось домой, есть и спать, болела спина от долгого стояния за операционным столом, ныли ноги, голова соображала лишь настолько, чтобы найти в полупустом городе дорогу к дому, а сейчас, чувствовалось, придется напрягаться, вникать, вероятнее всего, отказывать и отфутболивать, потому что… Потому что таких неофициальных встреч возле дома он не любил.

– Извините меня, Сергей Кириллович, но у меня большая беда.

– Сочувствую, – сочувствия в голосе получилось немного, самая-самая малость, – приходите завтра утром в клинику, я буду вести прием. Если вы по этому вопросу, конечно.

– Я по этому вопросу, но завтра в клинику прийти я не смогу. Не нужно, чтобы меня видели в вашей клинике, для вас же лучше…

Сергей поднял усталые глаза на человека на скамейке. Очередное предложение о незаконной операции? Через такие разговоры он уже проходил и, если честно, боялся их. Отказывать было страшно, хотя до сих пор все как-то обходилось.

Странно, ему казалось, что репутация невмешательства в криминальные дела у него уже сложилась. И обычно подобные разговоры велись другим тоном и в другой обстановке, в голосе же вставшего навстречу мужчины была абсолютно неделовая боль. Настоящая боль. И еще были в голосе его потерянность, безнадежность и оттого жесткая решительность.

– Что вы от меня хотите?

– Наверно, поговорить.

Сергей Кириллович собирался было сказать, что не в силах уже сегодня говорить, что ночь на дворе и погода не располагает, но послушно опустился на скамейку.

– Слушаю вас… – В голосе по-прежнему не звучало никакой заинтересованности.

– Я – Пиха. Слыхали, небось, о таком. – Вопроса не было, только констатация.

Сергей удивленно расширил глаза. Разумеется, он слыхал. Имя Пихи вызывало у посвященных почтение куда большее, чем имя губернатора. Пиха держал в городе игорный бизнес, и его ребята разбирались с проблемами очень жестко. Даже по меркам Чикаго тридцатых годов.

Сергею и во сне не снилось, что доведется встретиться с криминальной легендой наяву – ходили слухи, что лично Пиха встречается с простыми смертными очень редко. Это был какой-то театр абсурда: криминальный авторитет Пиха поздно вечером сидит в одиночестве на скамейке у подъезда Сергея и к тому же приглашает поговорить. Никогда не разговаривайте с незнакомцами…

– Почему я должен вам верить? – Сергей старался не выдавать голосом своего испуга.

– Да вы просто поверьте, Сергей Кириллович, и все. Могу вам паспорт показать. Пихоленко Владимир Сергеевич, сорок шестого года рождения. Погоняло Пиха.

Его голос звучал тихо и устало, а глаза напомнили Сергею глаза матерого волка из фильма канала ВВС про жизнь стаи: казалось бы, просто кино, ничего опасного, но лучше в них, как в бездну, не смотреть…

Однако избежать контакта с волком не представлялось возможным.

– Вот что, Владимир Сергеевич, давайте в квартиру поднимемся. Я устал и есть хочу. – От полного отсутствия контроля над ситуацией Сергей Кириллович слегка обнаглел.

Пиха понял это.

– Да, лучше в квартиру. Здесь у вас вечерами молодежь шалит, наверно.

– Неужели для вас актуально? – недоверчиво поинтересовался Сергей.

– Они же молодые, здоровые, а мы с вами против них кто? Так, два битых фраера… Я, знаете, один к вам приехал.

Они молча поднимались в квартиру, и Сергей тревожно гадал: что же привело к нему полночь-заполночь столь одиозную фигуру.

Беда у Пихи действительно вышла нешуточная. Его единственный сын, почти мальчишка, поздний ребенок здорово накуролесил. По культивируемым Пихой порядкам за такое однозначно полагалась пуля в лоб. В лучшем случае. И изменить ничего было нельзя, чтобы никто, НИКТО не мог после сказать, что Пиха ради собственного ребенка поступился принципами, потерял авторитет.

Но и не поступиться ими Пиха тоже не мог: размотав жизнь по лагерям и тюрьмам, Пиха узнал о существовании мальчишки, когда тому минуло четырнадцать. Еще несколько лет Пиха присматривался к нему, считаясь просто дальним родственником, прежде чем признался Егорке в своем отцовстве. И Егор решил доказать отцу, что и он чего-то стоит по их, криминальным, меркам. Действовал самостоятельно, отца в курс дела не ввел, решил ошеломить результатом.

Вот и ошеломил.

– Знаете, Сергей Кириллович, я ведь во всем виноват. Я, наверно, не должен был ему говорить. Или как-то не так я сказал… Кто ж знал, что он подвиги совершать кинется. Мне теперь один выход: я сына спасать должен, хотя вам меня, по-видимому, не понять. Я потому к вам и пришел, что всем известно – вы подпольных операций не делаете, здесь никто искать не будет. А потом я его спрячу. Всяко со мной в жизни бывало, било сильно, а такое в первый раз… Что делать – не знаю, все неправильно, как ни крути. Вы молодой еще, своих детей нет…

Для Сергея это было табу, территория нон-грата. Терра инкогнита. То, о чем он думал много раз, о чем грезил и чего боялся больше всего на свете, пришло нежданно-негаданно, откуда не ждал. Отношения отца и сына.

Какому-то незнакомому Егорке повезло в этой жизни больше, чем ему, Сергею. Повезло быть понятым, родным, любимым, нужным своему отцу, который сидит сейчас с несчастным видом напротив Сергея и у Сергея на глазах рвет на клочки свои заветные устои, годами заработанное право называться справедливым. Этому неведомому Егору повезло идти на подвиги, лезть на рожон, прыгать выше головы ради кого-то.

Нет, не был и Сергей сиротой, была мама, готовая на все ради собственного сына, еще раньше была бабушка, способная все понять и простить, но это было не то, другое. То самое прекратилось в восемь лет и больше не возвращалось и не вернется, думалось, уже никогда.

И Сергей Кириллович дал слабину.

Позже он много раз корил себя, подозревал даже, что старый волк Пиха просто мастерски разыграл свою роль, затронул нужные струны, хотя Сергей ни с кем и никогда не обсуждал своих чувств к отцу. Ловил себя на мысли, что матерый правильно выбрал диспозицию: у Сергея в кабинете разговор не сложился бы так, как сложился.