Хозяйка большого дома - Карина Демина

…она ведь безупречна.

Прекрасна.

И Райдо, точнее тот, кто стал им, поет для нее…

…он умирает, разодранный в клочья силой лунного прилива…

…Райдо!

…нет имени, но есть огонь…

…луна.

…Райдо, очнись…

…зачем, если камень плачет живым железом; а оно кипит, сгорая, обращаясь в пепел, как обернулось все остальное? И стая, которая идет по следу в тщетной надежде спастись.

Виден Разлом.

Дорога.

Надежда.

Не для всех, лишь для тех, у кого хватит сил дойти, а таких немного… скольких он привел за собой? Дюжину? Две?

Он останавливается у Разлома на туманной дороге, которая тянет силы, и зовет. Он поет, прощаясь со старым миром, делясь с ним кровью, которая тает, растворяется в тумане.

Дойдут.

Кто-нибудь, но обязательно… потому что иначе зачем?

– Райдо! – Этот голос зовет, требуя ступить на призрачную дорогу. Она размыта, плывет, стирая грани старого мира… и он оборачивается, но…

Разлом затянуло. Между мирами пустота.

– Райдо! Райдо, чтоб тебя…

– Очнулся? Ты… ты… я тебя ненавижу! – Нат, кажется, плачет, а может, просто размазывает по лицу талую воду. Захлебывается. Икает. – Я тебя ненавижу, скотина ты такая…

Райдо зарычал. Не он, но зверь, который еще был внутри. Этот зверь негодовал: как щенок смеет…

…смеет.

…и не щенок уже, взрослый, пусть и лет ему немного.

Райдо наклонился и толкнул Ната в плечо.

– Ты… Райдо…

Исчез пепел, а с ним и тот иной мир, который примерещился, не иначе. Осталась буря, гудящий лес и поместье, до которого следовало добраться.

– Я… сам. – Нат шмыгнул носом и обернулся.

Медленно. Значит, тяжело ему. Но держится. Хорошо. Райдо осмотрится и отрешится от голоса луны; она, нынешняя луна, вовсе не та, которая… и выл он… волки воют, а Райдо – не волк. Не животное. Он разумен, а разум спасет там, где инстинкты отказали.

Лес велик, однако не бесконечно велик. Райдо помнит направление. И надо только сориентироваться. Оглядеться…

Он глядел.

Вглядывался в черноту ночи, вслушивался в завывание ветра, теперь обыкновенное, лишенное всякой мелодичности. Он был частью этого мира и частью, которая вот-вот погибнет.

Смерти Райдо не боялся, но слишком многие от него зависели.

Нат.

Ийлэ… имя-вода… вода, которая стала льдом. Весной лед растает, но только весной. До весны еще немало дней… главное, дойти.

Куда?

Туда, где горит пламя…

…если вновь мерещится, то…

…не мерещится, пламя существовало. Райдо не столько видел его, сколько чувствовал суть огня, живую искру его, которая звала. Осталось дойти. Он и шел, проваливаясь в снег, уже не видя и не слыша ничего, кроме этого огня.

В какой-то миг ветер расступился. И буря примолкла. Райдо выдохнул с немалым облегчением – добрались.

Усадьба. Дом утонул в сугробах, ослеп и выглядел потерянным, едва ли не мертвым. Башня и вовсе терялась в тенях. На вершине ее пылало пламя, то самое, которое почуял Райдо.

…наверное, следовало бы сказать спасибо.

…или выпороть за самодеятельность: огонь мог увидеть не только Райдо…

…или сделать и то, и другое…

Не важно, главное, что дверь открытой оказалась. И Нат, обернувшись, сполз по стене, вытер кровящий нос ладонью.

– Я…

– Помню, ненавидишь меня.

– Нет… просто… я в порядке… ты…

– И я… в порядке.

Кажется.

– Альва… она ведь тут?

Где ей еще быть? Альва сидела на лестнице, на ступеньке, обняв себя. И, когда Райдо приблизился, она подняла голову:

– Я… я больше не могу.

– Ты снова меня спасла.

– Я хотела спуститься, но страшно. Я свечу взяла… я не боюсь темноты, но сейчас страшно…

– Я здесь.

Ступеньки опасно скрипели, и Райдо поднимался по лестнице на четвереньках. Должно быть, выглядел он на редкость глупо, и посмеяться бы, что над собой, что над нею, замершей на середине пути. Или вот над этой свечой, которая оплыла, покосилась опасно, того и гляди – переломится. Смех – хорошее лекарство. В глотке застрял.

– Там Нани плачет… а я не могу. Понимаешь, не могу!

– Все ты можешь. – Райдо вытянул руку. – Давай вместе.

– Нет.

– Почему?

– Если я встану, она рухнет…

– Ну же… Ийлэ… я говорил, что твое имя как вода? Ий-лэ… мягкое такое… легкое… и сама ты легкая, чуть тяжелей пушинки. Тебя-то точно лестница выдержит… и я помогу. Ты и я… вдвоем… мы сможем очень-очень многое…

Он стоял, вытянув руку. Ждал.

Зачем он здесь? Пришел за ней… и хорошо, что пришел, потому что это для него Ийлэ развела костер на вершине башни. А если огонь увидел еще кто-то? Если этот кто-то тоже придет?

– Я их сожгла, – пожаловалась она, разглядывая протянутую руку. Какая широкая, тяжелая… и сам он тяжелый. Зачем на лестницу полез? Разве не видит, насколько она хрупкой стала?

– Кого?

– Ненависть. И еще обиду… все, что было… в костер, и… и он яркий получился, да?

– Да. Я издалека увидел. Без него не вышел бы…

– Я услышала, как ты выл.

– Я не выл, а пел.

– Выл.

– Пел. – Райдо качнулся, и лестница заскрежетала. – На луну… не на эту, я увидел другую, которая принадлежала иному миру. Что это было, не знаешь?

Ийлэ пожала плечами: откуда ей?

– Или память крови, или бред. Мне так кажется. – Райдо переполз еще на одну ступеньку, и та отчетливо хрустнула.

– Не подходи!

– Ты меня ненавидишь?

– Да.

– Но ты сожгла ненависть, когда сделала для меня костер… так?

Ийлэ прикусила губу. Она запуталась… она… она и вправду ненависть сожгла.

– Это правильно, девочка моя. В ненависти нет ничего хорошего и быть не может. Она как яд… травит, травит, пока совсем не отравит…

– Не подходи.

– Не буду. Если ты подойдешь ко мне.

– Зачем?

– Свеча почти погасла. И домой надо.

– У меня больше нет дома.

– Есть, Ийлэ, конечно, есть… я ведь поклялся…