Командир особого взвода - Вадим Шарапов

– А вот и ты, старшина, – сказал полковник. – Вовремя.

Старик оторвался от крошечного токарного станочка, на котором вытачивал пушечный ствол, и потер поясницу. Та сцена до сих пор стояла перед глазами. Когда это было? И где? Венгрия, Болгария? Похоже, где-то на Балканах. Война уже вроде как закончилась – для всех, только не для Охотников. Кругом были горы, и в горах таилась смерть, оставленная людьми, щедро сдобренная недоброй магией, готовая в один миг захлопнуть свои челюсти на неосторожной голове того, кто сунется в эти ущелья и на эти перевалы.

Файзулла Якупов крепко потер висок, где чуть заметно пульсировала боль. Тогда, в тех горах они не потеряли никого из своих. Пес, конечно, крепко помог. У Акбара был исключительный нюх на всяческих колдунов и нежить. Не то ему еще в малом возрасте крепко досталось, не то собака когда-то попала под удар заклятья, чудом оставившего ее в живых. Но только чуял Акбарка любое зло за версту. Прошел со взводом все Балканы, а вот в Венгрии от пули не уберегся. Или это была уже не Венгрия?

Память снова затянуло туманом, и Якупов скрипнул зубами от досады. Каждый раз, когда он пытался вспомнить то, что было после работы на Балканах, голова становилась дырявой, как старое ржавое решето. Раз – и провал в памяти, а потом уже только мирная жизнь. Где все? Куда они делись?

Хлопнула дверь, и Файзулла вздрогнул, щелкнул выключателем станочка.

– Эй, абзыкай[32], это я! – правнучек Дамирка вприпрыжку ворвался во флигель и тут же кинулся к верстаку. – Ух ты! Это что, корабль будет?

– Будет, будет, – ворчливо, но с улыбкой отозвался Файзулла, потрепав мальчишку по темным кудрявым волосам. – Как настоящий. А если ты, алтыным[33] тут мне сейчас все не порушишь, как шайтан-ураган, то будет совсем скоро.

– Я не порушу, честное слово! – закивал головой Дамирка и осторожно потрогал острый корабельный бушприт. – Прямо совсем как настоящий… И паруса будут?

– А как же без парусов-то? – удивился старик. – Где ты такой корабль видел, чтобы на нем парусов не было?

– Как там дедушка? – оторвалась от тетрадей Гульнара. Ее муж махнул рукой и зашел в ванную. Гульнара пошла за ним, остановилась на пороге и стала смотреть, как мужчина намыливает грязные, все в машинном масле и старой смазке ладони.

– Сидят с Дамиркой, как взрослые прямо, обсуждают, какие паруса лучше поставить на корабль. И почти не кашляет старый, уже хорошо, – рассмеялся Бекбулат, смывая мыльную пену с рук. – А мне так и совсем спокойно, оба под присмотром, пока ты чужие ошибки в сочинениях ищешь.

– Работа такая, – улыбнулась ему жена. – Ужинать пора уже, кстати.

– Да? Точно, вот день пролетел – я и не заметил! Зови Дамирку, и деда зови.

От ужина старик отказался, приобнял огорченную Гульнару за плечи и сказал мягко:

– Да ты не обижайся, кэдерлем[34]. Я же почти не ем, много ли старику надо-то? Что готовишь ты замечательно, это я знаю, внуку с тобой повезло во всем. А я сейчас немного чая выпью, каши поклюю – и мне хватит, старому коню какой корм?

Спорить Гульнара не стала – повздыхала немного, конечно, но потом только руками развела и пошла в дом. Все-таки наказала напоследок: если что, то еда на кухне, разогреть недолго. А Файзулла выпил кружку свежезаваренного чая и снова вернулся за верстак. Работалось сегодня как-то особенно хорошо, будто руки снова налились какой-то молодой силой. И голова прояснилась, не донимала больше тупая, ноющая ледяной иглой боль в виске. За окнами неспешно опускалась теплая сентябрьская ночь, потом загорелся, просвечивая сквозь листья рябины, фонарь у задней калитки, выходящей в небольшой заросший проулок, стиснутый с двух сторон высокими заборами.

Акбарка вдруг гавкнул, но как-то негромко, словно бы неуверенно, загремел цепью, пробежался туда-сюда вдоль проволоки, по которой ездило цепное кольцо. Потом взвизгнул по-щенячьи тоненько и улегся около конуры, посапывая тревожно.

– Эй, малай, ты чего? – старик выглянул из двери флигеля, посвистел псу. Акбарка в ответ тявкнул совсем тоненько, обрадованно, замахал в темноте хвостом. Стоя на пороге, старик вдруг почувствовал, что ему до полусмерти хочется курить. «Да что такое творится-то? – озадаченно, даже с каким-то испугом подумал Файзулла. – Ведь десять лет уже в рот табака не брал!» Но желание было таким острым, что Якупов вернулся во флигель и принялся шарить по ящикам, смущаясь, как будто вор, которого вот-вот застанут на месте преступления с поличным. Шарить пришлось долго, с полчаса, зато в самом дальнем ящике с постельным бельем вдруг нашлась старая пачка «Мальборо», до того высохшая, что бумага аж пожелтела. За спичками далеко ходить не пришлось – полупустой коробок лежал на подоконнике, рядом с огарком свечи в блюдце.

«Увидит внук – точно убьет», – так, вздыхая про себя и ругаясь под нос, Файзулла вдел ноги в теплые галоши с ветхой байковой подкладкой и по-тихому выбрался из флигеля. Задняя калитка даже не скрипнула: ведь как знал, совсем недавно смазал, чтобы открывалась без шума. Вот и пригодилось.

В переулке тишина стояла какая-то особенная, густая, будто калитка, захлопнувшаяся за спиной старика, разом отрезала его от всего остального мира. Даже фонарь на столбе не гудел, как обычно, а только помаргивал изредка, привлекая каких-то ночных мотыльков, которым дела не было до того, что на дворе уже сентябрь. Прислонившись спиной в старом, верблюжьей шерсти жилете (жена из Бухары привезла много лет назад), к теплым доскам забора, Якупов постоял, ощущая эту густую тишину всей кожей, впитывая ее в себя. Потом покопался в пачке и вытащил оттуда сигарету, хрустнувшую в пальцах пересушенным табаком. Чиркнул спичкой. И глубоко затянулся горячим острым и горьким дымом, ощущая, как тишина кругом становится просто оглушительной.

А потом взорвался скрипучим кашлем. Перед глазами плавали разноцветные круги, и ощущение было таким, будто в легкие разом закачали целый баллон со сжатым дымом. Файзулла кашлял и кашлял, и не мог остановиться. Наконец он кое-как разогнулся, с хрипом втянул в себя ночной воздух и уцепился за ствол рябины. Ноги дрожали, будто Якупов только что совершил альпинистский подъем на изрядную высоту. Пальцы обожгло резкой болью, и Файзулла, скосив глаза, понял, что сжимает в них окурок, догоревший уже до самого фильтра.

– Тьфу ты, вот точно Иблис попутал! – каркнул он пересохшим горлом, отшвыривая окурок подальше.

– Иблис или нет, а поберечься тебе, Файзулла, стоило бы. Не мальчик уже.

Голос, который ронял по-доброму насмешливые слова из темноты, был удивительно знакомым, и Якупов почувствовал, как ноги, без того дрожащие, превращаются в две вареные макаронины. Он успел доковылять до лавочки в нескольких шагах от калитки, и рухнул на нее, жадно дыша.