Посылка для Анны - Миранда Дикинсон

– Благодарю.

– Но долго она не продержится. – Он сунул руку в карман своей пилотской куртки и протянул Анне мятую листовку, сообщавшую: «КОНЕЦ СВЕТА УЖЕ БЛИЗОК!» – Армагеддон, видишь ли, приближается. Конец света и все такое. Скоро наступит.

– Псих, – пробормотал кто-то, стоявший в очереди за Анной.

– Возможно. Спасибо, что сказали. – Не зная, что еще добавить, она положила листовку в карман.

– Но ты все еще улыбаешься, – заметил слегка уязвленный пророк с остановки.

Люди в очереди зашевелились, увидев прибывший автобус.

– Раз уж приближается конец света, – сказала Анна прежде, чем ее унесло людской волной, – то нам ничто не мешает быть счастливыми, пока он еще не настал.

– Тоже дело. – Старик не улыбнулся, но, судя по всему, задумался над словами Анны.

– Так что я сказала ему: «Мне плевать, хоть встань на одно колено и умоляй меня передумать. Я не буду снова встречаться с тобой, даже если мне сам президент прикажет!» – жаловалась Тиш, попивая свой макиато. – Он полный лузер.

– То есть твое увлечение менеджерами по продажам закончено? – спросила Анна.

Кофейня «Рассыпь бобы» была переполнена: как обычно, посетители стремились отпраздновать то, что пережили очередной городской понедельник. Анна отдыхала, откинувшись на кожаную спинку сиденья, пока ее подруга делилась всеми подробностями своей неудачной попытки устроить личную жизнь. Если верить Тиш, финансовая компания, в которой она работала, чем-то привлекала невероятное количество вполне симпатичных и при этом одиноких коммивояжеров, с которыми Тиш по очереди встречалась.

– О, я уж точно закончила с этим, – фыркнула Тиш. – Грант был последней соломинкой. Представляешь, он пытался внушить мне: мол, это я виновата в том, что не знала про его жену и детей! Эти торговцы – мастера сочинять сказки. И как я сразу не догадалась, что все они талантливые лжецы? Ну ладно. Ты выглядишь счастливой. Снова.

От Анны не ускользнуло то, что Тиш сделала ударение на последнем слове. Иногда она задумывалась, радуется ли Тиш хоть когда-нибудь тому, что происходит в жизни подруги? Но она старалась не слишком углубляться в это, поскольку всерьез подозревала, что ответ будет отрицательным.

– У меня был хороший день.

– О’кей, теперь я точно знаю, что ты сидишь на таблетках. В этом городе ни у кого не бывает хороших понедельников, если не считать аферистов, психов и тех, кто под кайфом.

– Я ни то, ни другое, ни третье. Может, хорошие понедельники все же случаются. Может, мне повезло. – Она поправила шарф, наслаждаясь тем, как он ощущается на коже. – Не волнуйся, я уверена, что завтра день будет вдвое хуже обычного, просто в отместку.

– Лучше уж так, – пробормотала Тиш. – Иначе я начну всерьез за тебя волноваться.

Пессимизм бывшей американки Анну не удивлял, она уже несколько лет каждый день встречалась с его проявлениями. Тиш Горник двигали вперед только плохие новости, но, к ее чести, они же делали ее разум острым и гибким, как рапира, что было забавно, пусть и не всегда приятно. Анна восхищалась тем, как мрачно подруга смотрит на жизнь, готовая озвучить те мысли, которые другие пытались скрыть из обычной вежливости. В городе, где грубость была совершенно приемлема до тех пор, пока ее не произносили вслух, Тиш выделялась. И ничуть не раскаивалась, считая, что куда хуже «зависать в британской пассивно-агрессивной молчаливой ярости, от которой портится кишечник».

Анна тайком восхищалась прямолинейностью Тиш. Сегодня она поймала себя на мыслях о том, сможет ли когда-нибудь набраться храбрости, чтобы вести себя так же.

Волшебство шелкового шарфа все еще работало, когда она добралась домой, улыбаясь так же широко, как улыбалась весь день. Ей вспомнилась Лорел, подруга времен колледжа, которая считала новые туфли волшебными. Всякий раз, когда она покупала новую пару обуви, люди начинали ее замечать. Она восхищенно делилась тем, какие встречи и разговоры принес ей эффект последней покупки. Казалось, что кожу туфель припорошила звездная пыль. Пока не прибыл этот шарф, Анна не до конца понимала, что это значит. Но теперь она точно знала, о чем говорила Лорел. У нее был необычный день: словно ей позволили двадцать четыре часа пожить чужой жизнью. Ей дали возможность взглянуть на то, какой может быть жизнь – или как иначе она может жить сама. Это напомнило ей историю Мистера Мэна, которую в детстве читала ей бабушка Морвенна: в ней персонажу, жившему в заснеженной стране и постоянно чихавшему, подарили один день лета.

Но как же изменил ее существование простой отрез разрисованного шелка! Анна была уверена: как только она вернется к обычному гардеробу, все вокруг тоже станет нормальным. Однако сегодня она получила редкий подарок – шанс быть другой посреди повседневной рутины.

В ту ночь Анна спала так спокойно, как уже давно не случалось. В снах ее окружали улыбающиеся лица, а сама она ощущала себя легкой, как перышко.

«Когда я проснусь, все закончится», – сказала она себе в полудреме, незадолго до звонка будильника, как только утренний свет согрел ее закрытые веки.

Но Анна ошибалась.

За все двадцать пять лет, которые она провела в угольном забое британских СМИ, Джульетта Эванс крайне редко теряла почву под ногами. Она гордилась своей способностью выдержать любой шторм – после двух разводов, которые сотрясли ее жизнь, когда ей было чуть за двадцать и уже хорошо за тридцать, после расчетливых ударов, профессиональных скандалов и ловких попыток конкурентов запятнать ее имя.

Но случилось нечто, неожиданно расколовшее почву под ее ногами. И виной тому было ее собственное сердце. Ее мать умерла – и только после этого Джульетта поняла, как сильно ее любила.

Смерть матери не была неожиданной. Человеческое тело не способно долго выдерживать болезнь Альцгеймера. Но, когда конец все же наступил, он пробил стальную защиту Джульетты.

Она не ожидала, что будет горевать.

За минувшие годы она потеряла много других людей, и все они были ближе и дороже, чем сухая, скупая на эмоции мать, и однако груз прошлых потерь не шел ни в какое сравнение с той глухой опустошающей болью, которую она теперь ощущала. О чем она горевала, об отношениях, которых у нее никогда не было, или о том, что настал конец всем надеждам на будущее примирение? Она не знала. Но боль была острой и всепоглощающей – и отказывалась отпускать.

Будь у нее дети, она сейчас обратилась бы именно к ним в поисках утешения, которого никогда не получала от родной матери. Будь у нее по-прежнему постоянный партнер, она могла бы поделиться с ним своей болью. Но Джульетта ощущала сейчас истинное и полное одиночество. Люди были вежливыми, конечно, даже более того – переступали привычные границы, чтобы выразить свои соболезнования. Но чего-то не хватало – того, чего не могли ей дать обычные вежливые слова.

Так было ровно до того момента, три недели назад, когда случайный разговор в лифте принес ей неожиданное утешение.