Четыре ветра - Кристин Ханна

Рвота сотрясала ее, пока в желудке ничего не осталось.

Наконец Элса вытерла рот и выпрямилась, ее трясло.

Послышался шорох.

Мать стояла на коленях в саду, на ней была плетеная шляпка, а поверх простого хлопчатобумажного платья она надела фартук. Она положила ножницы и встала. Карманы ее фартука, куда она складывала обрезки стеблей, выпирали. И почему колючки ей совсем не мешают?

– Элса, – резко сказала она, – в чем дело? Вроде бы тебя и несколько дней назад тошнило?

– Со мной все в порядке.

Стягивая на ходу перчатки, палец за пальцем, мать подошла к Элсе.

Тыльной стороной ладони коснулась лба дочери.

– Жара нет.

– Все в порядке. Просто расстройство желудка.

Элса ждала, что скажет мама. Та явно задумалась – нахмурилась, чего старалась никогда не делать. Леди не показывает своих чувств – одна из ее любимых фраз. Элса слышала ее всякий раз, когда плакала или умоляла, чтобы ее отпустили на танцы.

Мать изучающе смотрела на Элсу.

– Не может этого быть.

– Чего?

– Ты нас обесчестила?

– Что?

– Ты была с мужчиной?

Конечно же, мать разгадала ее секрет. Во всех книгах, которые читала Элса, связь между матерью и дочерью подавалась очень романтично. Пусть мама не всегда показывала свою любовь (привязанность леди тоже полагалось скрывать), Элса знала, как они близки.

Она взяла мать за руки, та инстинктивно дернулась.

– Я хотела тебе рассказать. Правда. Я чувствовала себя такой одинокой, я запуталась в своих чувствах. И он…

Мама вырвала ладони.

Элса услышала, как в тишине, повисшей между ними, заскрипела калитка, как кто-то захлопнул ее.

– Господи милостивый, женщины, что вы тут делаете в таком пекле? Вам бы холодного чаю выпить.

– Твоя дочь в положении, – сказала мать.

– Шарлотта? Давно пора. Я думал…

– Нет, – резко сказала мать. – Элсинор.

– Я? – удивилась Элса. – В положении?

Не может такого быть. Они с Рафом были вместе всего несколько раз. И каждый раз так быстро. Все заканчивалось почти мгновенно. Конечно, дети от этого не заводятся.

Но что она об этом знала? Матери не рассказывали дочерям о сексе до дня свадьбы, а свадьбы у Элсы не было, поэтому мать никогда не говорила с ней о страсти, о том, откуда берутся дети, полагая, что Элсе ничего подобного не светит. О сексе и продолжении рода Элса знала только из романов. И, честно говоря, деталей там было маловато.

– Элса?! – спросил отец.

– Да, – еле слышно ответила мать.

Отец схватил Элсу за руку и притянул ее к себе:

– Кто этот негодяй?!

– Нет, папа…

– Немедленно говори, кто он, или, Бог мне свидетель, я пойду от двери к двери и спрошу каждого мужчину в этом городе, кто погубил мою дочь.

Элса представила себе, как отец тащит ее от двери к двери, будто современную Эстер Прин[9], как стучится, как спрашивает мистера Хёрста, мистера Мак-Лейни и всех прочих: Ты обесчестил эту женщину?

Рано или поздно они с отцом выберутся из города и поедут по фермам…

Он сделает это. Она знала, что сделает. Если ее отец что-то решил, его не остановить.

– Я уйду, – сказала она. – Уйду немедленно. Сама уйду.

– Должно быть, это… знаешь… преступление, – сказала мама. – Ни один мужчина…

– Не захотел бы меня? – Элса развернулась к матери. – Ни один мужчина меня не пожелает. Ты ведь всю жизнь мне это внушала. Ты постаралась, чтобы я усвоила, какая я уродливая, недостойная любви, но это неправда. Раф меня захотел. Он…

– Мартинелли, – с отвращением проговорил мистер Уолкотт. – Итальяшка. Его отец в этом году купил у меня молотилку. Боже милостивый. Когда люди услышат… – Он оттолкнул Элсу:

– Иди в свою комнату. Мне нужно подумать.

Элса ушла, пошатываясь. Она хотела что-то сказать, но какие слова могли это исправить? Она поднялась по ступенькам и вошла в дом.

Мария стояла на пороге кухни, держа серебряный подсвечник и тряпку.

– Мисс Уолкотт, с вами все в порядке?

– Нет, Мария, нет.

Элса взбежала по лестнице. К глазам подступили слезы, но она не позволит им излиться и принести облегчение. Она погладила свой плоский, почти впалый живот. Невозможно представить, что в ней растет ребенок. Конечно, любая женщина понимает, когда она беременна.

Прошел час, другой. О чем говорят родители? Что они с ней сделают? Изобьют ее, запрут на замок, вызовут полицию и сообщат о преступлении, которого не было?

Она ходила по комнате. Садилась. Снова принималась ходить. В окно видела, как опускается вечер.

Ее выгонят из дома, и она пойдет бродить по Великим равнинам, нищая и падшая, пока не придет ей время рожать, и родит она в одиночестве и грязи, и тогда ее тело не выдержит. Она умрет при родах. И ребенок тоже.

Хватит. Родители такого не сделают. Ни за что. Они любят ее.

Наконец дверь в комнату отворилась. На пороге стояла мама, выглядела она непривычно измученной и растерянной.

– Собирай чемодан, Элса.

– Куда я еду? Со мной будет как с Гертрудой Ренке? После того скандала с Теодором она где-то пропадала несколько месяцев. А когда возвратилась домой, никто не сказал об этом ни слова.

– Собирай чемодан.

Элса опустилась на колени, достала из-под кровати чемоданчик. Последний раз она собирала его, когда ездила в больницу в Амарилло. Одиннадцать лет назад.

Она принялась доставать из шкафа одежду и складывать ее в чемодан. Посмотрела на переполненный книжный шкаф. Книги лежали наверху шкафа, стопками на полу. На тумбочке возле кровати тоже лежали книги. Выбирать среди них для нее было все равно что выбирать между воздухом и водой.

– Я весь день ждать не буду, – сказала мама.

Элса взяла «Волшебника страны Оз», «Разум и чувства», «Джейн Эйр» и «Грозовой перевал». Она оставила «Век невинности», из-за которого, можно сказать, все это началось. Положила четыре книги в чемодан и закрыла его.

– Библию, как я вижу, ты не берешь, – сказала мать. – Пошли. Нам пора.

Вслед за матерью Элса вышла из дома. Они прошли через сад к двухместному автомобилю, возле которого стоял отец.

– Это не должно на нас отразиться, Юджин, – сказала мать. – Ей придется выйти за него замуж.