Любовь на всю жизнь - Харвилл Хендрикс

Как ни парадоксально, сливающиеся (испытавшие в детстве пренебрежение) и дистанцирующиеся (пережившие навязчивую опеку) люди склонны жениться друг на друге, и это порождает игру в отталкивание и притяжение, которая не удовлетворяет ни одну из сторон и доводит партнеров до исступления. Причины такого поведения мы рассмотрим в следующих главах.

Когда нашей дочери Лии было три года, ей хотелось изучать все вокруг. У нее было столько энергии, что она не уставала целый день. «Пап, побегай со мной! Давай покувыркаемся!» Она носилась кругами до головокружения, а потом падала и радостно смеялась. Она искала светлячков, разговаривала с листьями, свисала на ногах со шведской стенки и хотела ухаживать за всеми собаками, какие ей только попадались. Ей нравилось придумывать названия, и она начала чутко прислушиваться к словам. Дочь была настоящим фонтаном радости и удивления, и мы невольно завидовали ей и жалели, что для нас этот этап позади.

Мы очень старались сохранить в Лии «эрос», поддержать блеск в ее глазах и веселый заразительный смех. Но, несмотря на все наши добрые намерения, у нее бывали моменты тревоги. Однажды ее напугала большая собака, и она стала опасаться необычных животных. В другой раз она соскользнула в бассейн – и начала бояться воды. Иногда виноваты были непосредственно мы. Кроме Лии, у нас было еще пятеро детей, и иногда она чувствовала себя покинутой. Случалось, после работы мы так уставали, что не слушали ее или отвлекались и не уделяли ей внимания.

К сожалению, мы даже ранили ее, передавая, сами того не желая, собственные проблемы из детства, психологическое наследие поколений. Мы излишне компенсировали то, что недополучили от собственных родителей, или слепо воссоздавали те же самые болезненные ситуации. Мы называем это наследственными ранами.

Когда попытки Лии соединиться по каким-то причинам не находили отклика, она смотрела вопросительно. Она меньше замечала красоту окружающего мира. На смену ярким, радостным краскам приходила мрачная серость. В такие моменты заразительное ощущение полноты жизни заслоняла пелена тревоги, и дочка уходила в себя, становилась поглощенной своей болью.

УТРАЧЕННОЕ «Я»

Выше мы рассмотрели одну из важных черт обширного, но скрытого мира, который мы называем неосознанным партнерством. Это багаж неудовлетворенных в детстве потребностей, несбывшееся желание, чтобы о нас заботились, защищали и при этом не мешали идти к зрелости. Сейчас мы обратимся к детской ране другого рода, еще более тонкой разновидности психической травмы. Это «социализация»: совокупность сигналов, получаемых от родителей и общества, которая говорит, кто мы такие и как себя вести. Она играет мощную, но незаметную роль в наших отношениях с партнером.

Приравнивание социализации к психической травме может показаться странным. Чтобы объяснить, почему это уместно, мы расскажем вам о Саре. Сара – привлекательная общительная женщина около тридцати пяти. Ее главная проблема – явная неспособность ясно и логично мыслить. «Я не умею думать, – снова и снова повторяет она. – Я просто не умею думать». Сара уже пятнадцать лет прилежно трудится рядовым менеджером в компьютерной фирме. Она поднялась бы намного выше по карьерной лестнице, если бы умела эффективно решать задачи. Но, попадая в сложную ситуацию, Сара всякий раз начинает паниковать и бежит к начальству за помощью, и руководители дают ей мудрый совет, только укрепляя веру в неспособность самостоятельно принимать решения.

Не нужно далеко идти, чтобы обнаружить один из истоков тревожности. С раннего детства мать недвусмысленно давала Саре понять, что не считает ее умной. «Ты глупее старшего брата, – говорила мать. – Тебе лучше выйти замуж за какого-нибудь умника, иначе будет сложно. Только сомневаюсь, что умный мужчина тебя выберет». Конечно, это были очень грубые замечания, но причина невысокого мнения Сары о своих интеллектуальных способностях не только в них. Мнение матери усиливалось бытующим в пятидесятые годы представлением, что маленькие девочки обязаны быть сладкими, милыми и послушными, а их последующая карьера должна ограничиваться благотворительностью. Сарины одноклассницы мечтали стать женами, медсестрами и учительницами, а не директорами, астронавтами и врачами.

Еще на умение Сары решать проблемы повлияло то, что ее мать не была уверена в собственной способности мыслить. Она занималась домом и заботилась о детях, а все серьезные решения перекладывала на мужа. Такая зависимая, пассивная модель стала для девочки образцом женского поведения.

Когда Саре было пятнадцать, ей очень повезло. Один учитель разглядел в ней природные способности и помог приложить больше усилий к учебе. Первый раз в жизни она принесла домой табель, в котором были в основном пятерки. Реакцию матери девушка запомнила навсегда. «Как это вообще произошло? У тебя наверняка так больше не получится». И у Сары действительно не получилось. В конце концов она поддалась и усыпила спокойно и рационально мыслящую часть своего мозга.

Трагедия была не только в том, что она утратила способность рассуждать. У нее сложилось подсознательное убеждение, что мыслить опасно. Почему? Дело в том, что мать резко отвергала ее интеллектуальные способности, а умение четко мыслить означало бы, что Сара перечит маме, которая утверждала, что ее дочь глупа. Сара не могла рисковать и отталкивать маму, от которой зависело ее выживание. Таким образом, считать себя умной для нее было просто опасно. В то же время она не смогла полностью отречься от собственного ума. Девушка завидовала людям, которые умеют думать, да и замуж вышла за исключительно умного человека. Это была неосознанная уловка, чтобы восполнить нанесенный в детстве психологический урон.

Как и Сара, все мы скрыли от сознания какую-то часть себя. Мы называем эти недостающие элементы «утраченным “я”». Когда мы жалуемся, что «плохо соображаем», «ничего не чувствуем», «не умеем танцевать», «не можем испытать оргазм» и «не очень креативны», мы определяем те самые природные способности, мысли и чувства, которые сами хирургически вырезали. Они никуда не делись и по-прежнему есть у нас, но сейчас не функционируют как часть нашего сознания. Они для нас будто вообще не существуют.

Как и в случае с Сарой, наше утраченное «я» формировалось в раннем детстве. Во многом эта утрата связана с тем, что взрослые из лучших побуждений старались научить нас ладить с окружающими. В любом обществе ребенок должен усвоить некий набор практик, законов, убеждений и ценностей. Все это передается прежде всего через родителей. Индоктринация есть в любой семье и каждой культуре. По-видимому, повсеместно считается, что, если не поставить человека в определенные рамки, он будет представлять опасность для коллектива. Как говорил Фрейд, «желание иметь мощное и несдерживаемое “я” может показаться понятным, но наше время говорит о том, что это в глубочайшем смысле несовместимо с цивилизацией».

Родители искренне желают нам добра, но часто смысл подаваемого ими сигнала состоит в следующем: иметь определенные мысли и чувства запрещено, некоторые естественные виды поведения придется подавить, а какие-то таланты и способности – отрицать. Тысячами явных и незаметных способов взрослые давали понять, что одобряют лишь какую-то часть нашей личности. В сущности, говорили, что культура нас не примет, мы не сможем в ней существовать.