Сталин против Троцкого - Алексей Щербаков

(Л. Д. Троцкий)

«Старый Бронштейн иногда приезжал из Яновки, чтобы повидать Лейбу, полагая, что тот, устав от лишений и неудобств, изменится. Однако это не происходило. Один из жильцов Швиговского, который потом стал известным редактором коммунистических изданий, вспоминал „большого, усатого земледельца, который пришел в избу рано утром… Стоя надо мной, он громким басом крикнул: „А ты тоже убежал от своего отца?“ Скандальные сцены завершались частичными примирениями. Отец, видя крушение своих надежд, становился все более раздражительным и нетерпеливым. Сын, который желал первенствововать над своими товарищами, стыдился этих сцен, а поэтому отвечал неуважительно и язвительно. И с той и с другой стороны сошлись схожие характеры, такая же гордыня, такое же упрямство, такая же уверенность в своей правоте, те же громовые басы“».

(Исаак Дейчер)

Итак, Лейба Бронштейн сделал первый шаг в сторону от «мещанской» жизни. Хотя на самом-то деле вся эта компания, жившая в доме у Швиговского, не имела никакого отношения к революционной деятельности. Это очень похоже… на коммуны хиппи середины восьмидесятых годов ХХ века. Включая домик с садиком.

«Жили „коммуной“… Я стал давать уроки. Мы жили спартанцами, без постельного белья, и питались похлебками, которые сами готовили. Мы носили синие блузы, круглые соломенные шляпы и черные палки. В городе считали, что мы примкнули к таинственной секте. Мы беспорядочно читали, неистово спорили, страстно заглядывали в будущее и были по-своему счастливы».

(Л. Д. Троцкий)

Я нечто подобное видал.

Впрочем, члены коммуны как-то решили распространять нелегальную литературу. Только они понятия не имели, как это делать, – так что ничего у них не вышло. Попытка Лейбы попробовать свои силы в журналистике тоже закончилась провалом. Он сочинил статью в одесский народнический журнал.

«В статье было много эпиграфов, цитат и яду. Содержания в ней было значительно меньше. Я послал статью по почте, а через неделю сам поехал за ответом. Редактор через большие очки с симпатией глядел на автора, у которого вздымалась огромная копна волос на голове, при отсутствии хотя бы намека на растительность на лице. Статья не увидела света. Никто от этого не пострадал, меньше всего я сам».

(Л. Д. Троцкий)

Все эти развлечения не помешали Бронштейну закончить училище с отличием. А что делать дальше?

«Отец хотел, чтобы я стал инженером. А я колебался между чистой математикой, к которой чувствовал тяготение, и революцией, которая постепенно овладевала мною».

(Л. Д. Троцкий)

Дядя Лейбы предложил ему пожить у него в Одессе, дабы поступить в университет на математический факультет Одесского университета. (Выпускники гимназий и реальных училищ поступали на матфак без экзаменов.) Но…

«Поступление на математический факультет оттягивалось. Я жил в Одессе и искал. Чего? Главным образом, себя. Я заводил случайные знакомства с рабочими, доставал нелегальную литературу, давал уроки, читал тайные лекции ученикам ремесленного училища, вел споры с марксистами, все еще пытаясь не сдаваться. С последним осенним пароходом я уехал в Николаев и снова поселился со Швиговским в саду. Возобновилось старое. Мы обсуждали последние книжки радикальных журналов, неопределенно готовились и ждали».

(Л. Д. Троцкий)

Однако тусоваться членам коммуны уже надоело. Они подошли к той черте, когда надо или разбегаться, или переходить на более серьезный уровень.

«Бронштейн… неожиданно отозвал меня в сторонку и предложил мне по секрету, чтобы я присоединился к рабочей организации, созданной им самим… Идея народников, сказал Бронштейн, отброшена. Планируется создать социал-демократическую организацию, хотя Бронштейн избегал использовать это слово… Предложено назвать ее „Южно-русский рабочий союз“… Когда я присоединился к организации, все уже было налажено. Бронштейн уже установил связи с рабочими, а также с революционными кругами в Одессе, Екатеринославе и других городах».

(А. Г. Зив)

Лейба и тут блефовал. Организация-то и в самом деле возникла, да только вот он был в ней отнюдь не на первых ролях.

Как бы то ни было, но «Южно-русский рабочий союз» был создан – и он являлся отнюдь не мифической организацией. В него и в самом деле входили рабочие, в одном лишь Николаеве в нем состояло более двухсот человек. По тому времени – не так уж и мало. Другое дело, что с идеологией в организации был полный завал. В «Союз» пришло множество рабочих, являвшихся членами различных религиозных сект.

«Некоторые называли себя баптистами, штундистами, евангельскими христианами… В первые недели наших бесед некоторые из них еще употребляли сектантские обороты и прибегали к сравнениям с эпохой первых христиан».

(Л. Д. Троцкий)

Вообще-то в Российской империи того времени разнообразных сект было множество. Об этом не очень известно. При СССР данному вопросу как-то не уделяли внимания, а теперь откровенно замалчивают. Еще бы! У нас ведь был насквозь православный народ… Так вот, имелись и секты, пришедшие с Запада, как те же баптисты[2], были и собственные – молокане, духоборы, субботники, сютаевцы, белоризцы, прыгуны и т. д. Имелись среди этих структур и очень серьезные. К примеру, хлысты, вполне подходящие под определение «тоталитарная секта», насчитывали по разным оценкам от 500 тысяч до миллиона приверженцев, обладали мощной финансовой базой (многие сектанты были успешными предпринимателями) и великолепно законспирированной организацией. Большевикам было у кого учиться.

Причины такого обилия сект описаны в предыдущей главе – разочарование в Православной Церкви.

Все эти структуры объявляли существующее государство в лучшем случае «неправедным», а то и вовсе «бесовским». Популярности сект способствовало и то… что власти их преследовали.

Неудивительно, что среди сектантов было достаточно много «стихийных социалистов» – то есть тех, кто доходил до социалистических идей своим умом. А что? Покажите мне место в Евангелии, где говорится о «священной частной собственности». Христос проповедовал несколько иные идеи.

Люди видели несправедливость мира и «искали правду» где могли и как умели. Вот с таким контингентом и начали работать ребята из коммуны Шидловского. Первоначально получалось не слишком. Будущий великий оратор Бронштейн тоже однажды опозорился. Как вспоминал А. Г. Зив: «Он цитировал Гумпловица и Джона Стюарта Милля, и в конце концов совершенно запутался. Его фразы становились все более трескучими и невразумительными. Аудитория, искренне сочувствовавшая оратору, не знала, как ему помочь завершить его речь. Когда же он, наконец, замолк и попросил задавать ему вопросы по обсуждавшейся теме, то все молчали, так как не знали, что же это была за тема. Оратор прошествовал через комнату и бросился на диван, уткнувшись лицом в подушку.