Иван Калита - Юрий Торубаров

Коль появились здесь татары, искать было нечего. И повёл ваттаман людей на север. Они грабанули пару боярских дворов, да рязанский князь послал дружину. Пришлось и от них уносить ноги. Так, почти с пустыми руками, усталая и злая ватага возвращалась в своё логово. Степные участки преодолевали быстро, хотя там было и опасно. Но вот двигаться в лесу было трудно.

В одной из последних деревень оставили смердам лошадей. Шли пешком, след в след. Впереди ваттаман, сзади с метлой ватаговец. Хист всё поглядывал на небо, голубое оно, выдать может. Скорее бы снег притрусил, следа бы видно не было. Побаивался ваттаман, как бы бояре вдогонку воев не послали. А если ещё у князя помощи попросят, ой, и думать не хочется.

Хист вёл ватагу уверенно, хорошо зная местность. Для ночлега место выбирали под ветвями могучих елей, куда ни солнце, ни снег проникнуть не могли. Спали на мягкой еловой подстилке. Этим утром, выбравшись из своего пристанища, Хист даже свистнул. Небо покрылось тучами, начался снегопад. В такую погоду идти можно было кучно, что резко ускоряло их скорость. К вечеру они были на месте.

— Ху, — Хист остановился перед вывороченной огромной елью, — кажись, наша бурдюга! — вытирая потный лоб, промолвил он, сбрасывая с плеч тяжёлую ношу.

Скоро ватага навалила целую кучу чувалов.

— А где же наш Сулим? — тревожно произнёс ваттаман, не видя встречающего.

— Да дрыхнет старче! — ответил кто-то.

Не успели прозвучать эти слова, как послышался голос:

— Сам ты дрыхнешь.

И из выхода показалась голова, покрытая старым, изъеденным молью, малахаем. Это был лёг пятидесяти — шестидесяти мужичонка с полуседой бородёнкой.

— Принимай добычу! — суховато сказал Хист.

Тот посмотрел на него:

— С возвращеньицем! — произнёс Сулим, кланяясь по привычке. — Скажи им, — он кивнул на толпящуюся ватагу, — пущай подмогуть!

— Ой, братцы! — воскликнул один из них, — что-то приспичило, — и побежал в сторону, на ходу торопливо развязывая порты. — Братцы, кажись, человек!

Все бросились к нему. Действительно, из-под снега виднелось чьё-то туловище.

— Эй, чего стоите! — гаркнул ваттаман, — быстро снег разгребайте.

Отбросив снег в сторону, все увидели человеческое тело. Его голова была прикрыта воротником, и лица не видно.

— Поднимите! — крикнул Хист.

Когда подняли, все увидели, что это был молодой парень.

— Дышит! — крикнул один из них, распахнув полу одежды и приложив ухо к его груди. — Что делать будем, ваттаман? — спросил и добавил: — В курень потащим? — он по привычке назвал так свою землянку.

— Несите к себе! — распорядился тот.

Тащить парня было трудно. Он оказался здоровым детиной. Но особенно попотели они, спуская его через узкий лаз, который для маскировки был устроен средь корней могучей ели. Когда, наконец, втащили, ваттаман скомандовал:

— Расстегайте, снегу несите, оттерём, как бы не обморозился. Несите камни, да дров поболи. Истопку готовьте. Ты, — он ткнул пальцем в молодого парня, — надобедь к деду Алиму. Чует моё сердце, без него не обойтись.

Парень бросился к лазу.

— Снегоступы одень, — вдогонку крикнул ваттаман.

Дед Алим жил на острове бирюком. Сколько ему лет, он и сам не знал. Был он бел. Волосы померкли цветом, но не объёмом. Его голова походила на маленькую копну. Брови были настолько лохматы, что прикрывали глаза. Лицо же так заросло, что рассмотреть на нём можно было только таза, которые выглядывали из-под бровей, да нос с широкими лошадиными ноздрями.

Алим был молчаливым человеком, не любил о себе рассказывать. Но в ватаге знали, что он был из казаков, как и они сами. Старые казаки сказывали, что когда-то Алим был знатным бродником. Слава о нём гремела от Рязани до Кафы. А попал он на Дон, опасаясь мести его семье. Второй год солнце выжигало не только траву, но и урожай смердов. Он, как и многие другие, вынужден был просить у боярина в долг зерно и немного денег. Как ни старался смерд в междупарье сберечь свой урожай, но... а боярину надоело ждать. И он захватил его жену и детей, чтобы продать их в рабство. Но боярин плохо знал смерда. Он разогнал охрану, поджёг его хоромы и с семьёй бежал на юг.

Но ему опять не повезло. Татары неожиданно напали на поселение. Казаки оборонялись не на жизнь, а насмерть. Когда Алим очнулся, кругом лежали кучи тел, дымилась сгоревшая трава. Своих казак не нашёл. Тогда он собрал ватагу. Он одинаково ненавидел как русских бояр, купцов, так и татар. Жалости не было... Но вот однажды его ватага попала в татарскую ловушку. Весь израненный, в живых остался только он один. И то потому, что его приняли за убитого, иначе бы добили. Спас Алима один старец, который проживал в тех местах. Он его и выходил. И Алим решил больше не заниматься своим промыслом. Остался у старца жить. И научился у него лекарским премудростям. Учеником он оказался талантливым. После смерти учителя Алим ушёл на остров, там выстроил землянку. Первой его пациенткой оказалась девушка из одной бетой семьи. Беспрерывные войны заставили эту семью искать спасения в Диком поле. Невзгоды долгого пути сказались на дочери этой семьи. Она сильно заболела. Родители были в отчаянии. Случайно Алим оказался рядом. Увидев девушку, он почувствовал, что сможет оказать ей помощь. И вылечил. О его чудодейственной силе быстро распространилась молва. И потянулись к нему люди.

Вот к нему-то и прибежал человек Хиста. Алим, выслушав его, зашёл в свою землянку и вынес оттуда мешочек какого-то серого порошка, а в бычьем пузыре какого-то сала.

— Нагреешь в бочке воды, высыпешь, — он пальцем ткнул в мешочек, — спустишь парня туды. Пущай он тама отогреваться. Потом, когда вытащишь, натрёшь, — и показал на сало. — Понял? — и вприщур посмотрел на парня.

Тот кивнул.

— Кликат-то тя как? — спросил Алим, глядя на его снегоступы.

— Митяем, — отозвался тот, налаживая приспособление.

— Обожди! — сказал лекарь и вновь вернулся в землянку.

На этот раз он вынес свои снегоступы. Они были плетены из ивняка и состояли как бы из двух частей. В них можно было бежать.

Митяй вернулся так быстро, что его ещё никто не ожидал. А парню становилось всё хуже, он почти всё время был без сознания, бредил, говорил несвязные слова. Неожиданное появление Митяя обрадовало Хиста и его людей. Они почему-то прониклись к этому парню жалостью. Может быть, из-за благого выражения его лица, которое так и говорило о добродетели и доблести.

— А ты... зубец! — обрадованно произнёс Хист, принимая от Митяя дары Акима.

После обряда, указанного старцем, парень заснул спокойным сном. Стоны прекратились, он не стал метаться. Поглядев на него, Хист сказал:

— Всё, будить жить, — и велел набросить на него медвежью шкуру. — Надобедь попестовать его, — и скользнул взглядом по мужикам. Те, насупившись, молчали.