Далекий след императора - Юрий Торубаров

Андрей Фёдорович Пожарский — основатель рода Пожарских.

Прутено — древний король Пруссии (373 г.).

Вейдевут — его брат, будущий король Пруссии.

Недрон — сын Вейдевута.

Девон — потомок Недрона.

Гланда Камбила — основатель царствующего дома Романовых.

Руссинген — брат Камбилы.

Осип Захарович — новгородский боярин.

Егор — чёрный человек, будущий Роман Ослябо, боярин.

Марфа — дочь земца, любовь Егора.

Маргер — литовский князь.

Вабор — литовец, друг Егора.

Айни — жена Камбилы.

Конрад фон Вернер — тевтонский рыцарь.

Павша Фоминич — новгородский купец.

Станил — его сын.

Гедимин — великий князь Литовский.

Чанибек — ордынский хан.

Бердибек — сын Чанибека.

Евстафий Дворянинцев — новгородский боярин.

Фёдор — его сын.

Генрих фон Арфберг — магистр Тевтонского ордена.

Винрих фон Книпроде — магистр Тевтонского ордена.

Григорий Ляпа — новгородский купец.

Иван Крутило — новгородский смутьян.

Вирфоломей — новгородский боярин.

Феогност — митрополит всея Руси.

Симеон Иоаннович — великий Московский князь.

Фёдор Данилович — новгородский посадник, боярин.

Василий — новгородский владыка.

Обно — человек магистра, исполнитель его воли.

Омовжа — татарский темник[1].

Жак де Молэ — Великий магистр тамплиеров.

Хадырь — татарин, тайный соглядатай в Московии.

Сергий Радонежский — преподобный, игумен и основатель Троицкого монастыря.

Стефан — брат Сергия.

Алексей — митрополит всея Руси.

Иван Александрович — смоленский князь.

Анастасия, Евпраксия, Мария — жёны Симеона Иоанновича.

Алексей Петрович Хвост — боярин, московский тысяцкий.

Лука Варфоломеевич — новгородский боярин, посадник.

Оницифер — его сын.

Фёдор Елферьев — московский купец.

Василий Коверя — московский купец.

Фёдор Акинфович — московский воевода.

Александр Иванович — московский воевода.

Нестерко — московский дьяк.

Олгерд — великий князь Литовский.

Кейстут — его брат.

Внезапный свист, донёсшийся с улицы, заставил вздрогнуть хозяйку дома. Этот звук напоминал птичий напев: «Спать пора! Спать пора!» «Никак твой перепел явился!» — оглянувшись на дочь, с каким-то змеиным шипением произнесла мать. Та, сидя за пряслицей, сучила льняную нить. От этих «ласковых» материнских слов дева вспыхнула красным маком. Резко вскочив, она нервно сунула веретено в пряжу и порхнула к двери.

— Марфа, ты куды? — преграждая ей дорогу, мать встала у двери. — Ты забыла запрет отца? — с угрозой в голосе произнесла она.

Нет, дочь хорошо его помнила. Её отец, земец, очень гордился своим положением. Он не был ещё боярином, но не был и смердом. Его уже никто не мог, как последнего, прогнать с собственной земли. Взять девку от смерда он готов, если будущий тесть при этом не запросит с него хорошего выкупа. А вот дочь отдавать за смерда, даже если тот вдруг предложит солидный выкуп, он ни при каких обстоятельствах не будет. Не доставало ещё видеть насмешливые взгляды соседей: «Мол, пообнищал земец! Так-то и надо!» Да ещё такую дочь! Одни глаза чего стоят! Да увидь её боярин... Ха! Ха! Вон, сын старосты ужом около её вьётся. Да и отец его не раз намёки бросал. Конечно, Егор парень видный, не чета этому сопливому недорослю. Рослый здоровяк, пригож собой. Орлиный взгляд — смелый, открытый. Девки, конечно, за ним гужом. Любая побежит, помани он пальцем. Это он чувствовал как мужик, вспоминая свою молодость. Да, был он пригож по всем статьям. Из-за этого и в земцы попал. Никуда не делся папаша его будущей жены. В подоле бы принесла. Дочь пошла в него. Взял бы он, конечно, его, да куды четверых сыновей девать? Парни отмахали под потолочину. Решать надобно. Как тут тяжело не вздохнёшь: где ж ему откупного набраться? Одна надежда — за Марфу взять. Баба было насела на него:

— Дочка-то перезреет! Может, а?..».

Он тогда вспылил:

— Не хочу, чтобы моя дочь... да ещё такая! Да по миру пошла. Кто такой смерд? — вопросил он, глядя на свою Ульяну. Да так, что та даже присела. А он, довольный, продолжил: — Да он хуже раба. За того хоть хозяин застеняет[2]. А за его кто? И ты у меня... смотри! — Он грозно погрозил пальцем.

Прошло время. Как-то Ульяна на дороге встретилась нечаянно с Прасковьей, матерью Егора. Она попыталась проскользнуть мимо, да та остановила:

— Ты чей-то, Ульянушка, мимо бежишь? Никак возгордилась. Аль забыла, чья ты подружка была? Да и кумушки мы с тобой. — Ну куда той деваться? Пришлось остановиться, не хватало, чтобы потом по людям глас пошёл, что, мол, Ульяна заспесивилась.

— Ничего я не забыла, — Ульяна затеребила платок, — просто... скоро должны мои вернуться, обед варить надобно. Жеромы они у меня ой какие. Да Фёдора мойво ты знаешь.

— Все мужики одинаковые. А времечко-то ещё есть, — Прасковья взглянула на солнце, оно ещё не очень высоко оторвалось от земли, и лукаво посмотрела на подружку.

Та намёк поняла.

— Ну, как у тя телушка-то растёть?

— Растёть, куды ей деваться! А у тя?

Разговор явно не клеился, был каким-то натянутым, но торопливо прошмыгнула мимо Марфа.

— Здравы будьте, тетуся Прасковья, — сказав, дева стыдливо опустила голову, слегка покраснела.

Горячо зыркнув глазищами, она заторопилась, словно её кто-то хотел остановить.

— Ой, краса кака! — Прасковья произнесла эти слова сладким голоском. — Ой, кума, глаз за ней нужен. Глаз. Смотри... Замуж ей пора.

Мать машинально посмотрела вслед удаляющейся дочери. Тяжело вздохнула.

— А ты не вздыхай, чем мой Ягор плох? А? Девки ему проходу не дают. А он... нет. Марфа, чую, в его сердце вошла. И чё бы нам их не поженить? А?