Далекий след императора - Юрий Торубаров

— Бери!

Егор заёрзал на сидельце.

— Бери! Бери! — приказал боярин.

Егор засопел и стал считать. Осип удивился, когда тот подсчитал и заявил:

— Двенадцать рублёв, — и положил обратно на стол.

Боярин покачал головой:

— Молодец! Кто считать-то тя научил?

— Вабор, — ответил парень.

— Литовец, что ли?

Егор кивнул головой.

— А ты бери, бери, — произнёс боярин, показывая ухоженной бородой на деньги.

Егор осторожно и нерешительно стал их собирать в кулак. Боярин хлопнул по столу, поднялся, подошёл опять к поставцу. Вернулся с кисетом.

— Держи! — сказал он, положив его перед парнем, и добавил: — дай бог, чтобы он у тя не был пустым. Ну, что ты ещё хочешь? — спросил боярин, возвращаясь на место.

— Домой!

— Домой? — в каком-то раздумье произнёс боярин.

Какое-то время он молчал. На его высоком лбу собрались складки.

— Значит, домой? — повторил он.

Парень кивнул.

— Соскучился, поди, по девице? — боярин посмотрел на парня смеющимися глазами.

Тот опустил голову, краска покрыла его лицо.

— А ждёт ли она тя? Может, батька давно её замуж выдал.

— Ждёт! — твёрдо произнёс Егор, поднимая голову.

— Это... хорошо, — растянуто, словно собираясь с какими-то мыслями, сказал Осип.

Замолчал. Потом, склонив голову, посерьезневшим взглядом окинул Егора. Прищурив глаз, спросил:

— А кем бы ты хотел вернуться? — взгляд его застыл на парне.

Но Егор выдержал и неожиданно ответил:

— Боярином!

Такой его ответ почему-то не очень удивил Осипа.

— Боярином, — усмехнулся тот, — а вообще ты знаешь, что это означает?

Егор покраснел. Боярин встал. Прошёлся вдоль стола. Поглядел в окно. Около ворот стояло несколько подвод, рядом толкались люди. Он понял, что они ждут Егора. Ничего не сказав, боярин отошёл от окна и подошёл к парню. Положив руку ему на плечо, он заговорил:

— Боярин — это лучший. Воин, воевода, градодержатель. Это видный, приметный, славный человек. Гляжу я на тебя, Егор, и вижу, что-то в тебе есть. Но только дома, — он отошёл, чтобы вернуться на место. Усевшись, продолжил: — только дома для тебя этот путь закрыт. Ты меня понимаешь? — на Егора смотрят немигающие глаза.

Егор о чём-то задумался, потом ответил:

— Понимаю! — и вздохнул.

Почему-то вздохнул с каким-то облегчением и боярин. Поднялся.

— А если понял, пойди и скажи своим, чтобы ехали без тебя. Тебя, — подошедший хозяин ткнул парня в грудь, повторив, — ожидает Мезень и Печора.

Что из себя это представляет, он даже не мог и подумать: ни разу даже не слышал этих названий. Но понял, что это далеко не то, чем он занимался до этого.

Камбила долго пробирался по узкому, местами обвалившемуся проходу, прежде чем оказался в густом, непроходимом лесу. Выбравшись на поверхность, он с трудом верил, что вторично остался жив. Сколько раз за его спиной гремела обрушившаяся земля! А окажись он там в это время... Но об этом не хотелось думать. Всё! Он жив. Жив! Как хотелось ему крикнуть это во всю мощь своей глотки! Только тут он понял цену жизни. Теперь он вновь увидит дорогую его сердцу Айни, её искрящиеся, добрые глаза, застенчивую улыбку. Почует манящий, притягивающий запах её волос, услышит звенящий, как серебряный колокольчик, голосок.

— Милая Айни! Я иду к тебе. Ну и что, пусть ты и наполовину русская. Да кто сейчас помнит, как твою мать маленькой девочкой, после успешного похода на Русь, привёл к себе в дом молодой Юбол, уважаемый всеми прусс. Его древний род свидетельствует о его благородном происхождении. Разве он виноват, что его первая жена не могла подарить ему наследника? Когда пленница подросла и превратилась в очаровательное создание, она принесла Юболу кучу детей. Вот он и взял её в законные жёны. Да разве и в нашем роду матери не были литовками? Нет, про Айни никто ничего плохого не скажет.

Ему, лесному человеку, определить дорогу к дому потребовалось одно мгновение.

— Домой!

И он, как молодой жеребчик, двинулся вперёд. Его не могли остановить ни непроходимые чащи, ни глубокие овраги. Неудержимая сила тянула его к своему очагу, к той, которая ждала его с утра до ночи, глядя во все глаза на пустынную дорогу. Но чем ближе он был к дому, тем сильнее в его душе вместо ожидаемой радости стало проявляться странное чувство какого-то беспокойства, неуверенности и даже... виновности. Они незаметно зародились и росли с каждым шагом.

А всё началось с того, когда, поняв, что ему больше ничто не угрожает, он вдруг вспомнил о Руссингене. Как же он ушёл, ничего не узнав о брате! Он даже пытался себя успокоить, что Руссинген был старшим и в какой-то мере должен был о нём заботиться. Разве он виноват, что Маргер оставил его при себе, послав Руссингена на южную стену? Среди болот, на которые она выходила, это было более безопасное место. Не виноват он и в том, что князь отправил его домой. Да разве в той сумятице мог он хоть на шаг отойти от Маргера, который бился в самой гуще сражения. И разве для этого было время, когда они трое суток не выпускали из рук оружие. Так что прости, брат, не я принимал решение о спасении. Броситься искать тебя? Но вражина была на пороге. Идти на них — верная смерть. Да, он был прав, этот князь, то была моя земля. Но он показал, как надо любить её. Да, это всё правильно! Но что он скажет отцу?

И вот средь чащи мелькнули родные стены. Вот и ворота. Стоит просунуть руку, найти колотушку — и ты дома. Дома! И всё же ноги не несли его к родному очагу. Он тяжело опустился под густой елью на её мягкую игольчатую постель и, прислонившись к могучему стволу, задумался. Он рвался сюда всей душой, и оставалось сделать лишь шаг, конец его скитаниям. Но тут перед глазами вставал суровый взгляд холодных, осуждающих отцовских глаз: «Почему бросил брата?» А мать? Как взглянет она на своего сына, который чудом остался жив? Он не боялся смерти, не прятался от неё. Но она пощадила его. А мать? Что подумает она? Поймёт ли сына? Незаметно начал накрапывать дождь. Пока ель не набралась воды, капли Гланда не достигали. Но это был надоедливый, всепроникающий ситничек. И вот он почувствовал, как холодные струйки побежали по его спине. К утру он так промок, словно окунулся в реку. Похолодало. Оставаться на месте было невмоготу и идти к себе... тоже тягостно. Дома-то, наверное, тепло. А что так бешено лает собака? Уж не чужие ли в доме? Но не слышно никаких голосов.

Промучившись ночь, так и не решившись на последний шаг, он, утомлённый блужданием, заснул. Его разбудили. Кто-то тряс за плечо. Открыв глаза, он ничего не понял, Сумрак сковал лес. Только слышно, как рядом повизгивает какое-то животное. Как это похоже на его Стрелку!