Путь палача - Алия Якубова

— Я никого не неволила приходить ко мне, равно как и никому не отказывала в помощи, — возразила Фрида.

— Молчи! — тотчас приказал один из монахов, — Еретичка!

— У тебя, Фрида, есть два пути, — вкрадчиво произнес падре Ансельмо. — Первый: ты покаешься во всех своих прегрешениях и смиренно примешь любой вынесенный тебе приговор. Тем самым спасешь свою душу. Второй: если ты будешь упорствовать в своей ереси и отказываться от покаяния, тебя будут допрашивать. В том числе и с пристрастием.

Последнее означало не что иное, как пытки. Всем известно, что инквизиция достигла в этом деле большой изощренности. Нет ничего удивительного что Фрида, заслышав это, побледнела. Но все же она мужественно ответила:

— Тебе не запугать меня. Я многое повидала на своем веку и многое вытерпела. Вытерплю и это.

— Правда? — глаза священника как-то недобро блеснули. — Может быть ты и вытерпишь… Повторяю, может быть. А твои дочери? Вытерпят ли они? Селена и Милена еще так молоды, их тела так нежны и хрупки…

Фрида почувствовала, как у нее темнеет в глазах. Ее доченьки, эти два нежных цветочка, — и в лапах палача… нет! Она не может этого допустить! Ее материнское сердце не выдержит такого удара!

— Я вижу, мы поняли друг друга, — усмехнулся Ансельмо, поигрывая висящим на груди крестом.

— А если я соглашусь… покаюсь? — выдавила из себя Фрида. — Что станет с моими дочерьми тогда?

— Суда не отменить. Но я постараюсь сделать все возможное, чтобы им сохранили жизнь и наказание было наиболее мягким. Большего я сделать не могу — ты же знаешь, что определенная степень вины лежит и на них тоже. Все знают. Но одно могу сказать точно — никаких допросов с пристрастием к ним применяться не будет. Подумай об этом, Фрида!

Прошло три дня с тех пор, как сестре бросили в темницу. Они по-прежнему не знали, что происходит. Никто, похоже, и не думал ничего им сообщать. Дверь камеры открывалась лишь на краткие мгновения, чтобы поставить на порог миски со скудной едой и питьем.

Липкий ужас ни на минуту не отпускал Селену с Миленой. Они всей душой чувствовали, что вот-вот произойдет что-то страшное, и ожидание сводило их с ума.

Когда очередной день заточения близился к закату, дверь их узилища снова отворилась. Но на сей раз на пороге стояли два монаха. Они втолкнули в камеру их мать и быстро заперли дверь.

Сестры на несколько секунд застыли, не веря своим глазам, потом ринулись к ней и обняли так, словно жизнь их от этого зависела. По щекам девочек текли слезы. Только сейчас страх, накопленный за эти дни, вырвался наружу с рыданьями.

Фрида обнимала своих дочерей, а у самой в глазах блестели слезы, но она изо всех сил старалась не дать им пролиться.

Все трое представляли сейчас довольно удручающую картину: в одних простых рубахах — грязных и кое-где порванных, с растрепанными волосами и чумазыми лицами. Даже несколько дней в камере не проходят бесследно.

— Нам страшно, мама, — всхлипнула Милена.

— Что с нами будет, мамочка?

— Нам, девочки мои, выпало страшное испытание, — вздохнула Фрида. Ей предстояло рассказать им о многом, и все это было ужасно. Она просто не знала, как подступиться к рассказу.

— Почему нас держат в этом ужасном месте? — спросила Селена, ни на минуту не выпуская руку матери.

— Нас обвиняют в колдовстве, моя милая.

— Но это же чушь! Неужели они сами не понимают этого? — вскричала Милена.

— Боюсь, что нет.

Селена притихла. Ее глаза расширились от ужаса. Она понимала, не смотря на свой юный возраст, чем грозят подобные обвинения. Девушка тихо спросила:

— Значит, нам придется доказывать свою невиновность?

— Нет, не придется, — внезапно охрипшим голосом ответила Фрида. — Вас никто не будет допрашивать.

— Правда? Но почему? — подозрительно спросила Милена. В проницательности ей не откажешь.

Фрида вынуждена была рассказать дочерям, что созналась во всем, подтвердила все нелепые обвинения, ради того, чтобы к ним не применяли допроса с пристрастием и смягчили наказание. Но свою жизнь знахарке сохранить не удалось. Эта ночь, по сути, была ее последней. Завтра поутру состоится аутодафе. Ее сожгут на костре, как ведьму.

Это известие окончательно повергло сестер в шок. Завтра они потеряют мать… Нет, этого не может быть! Они всегда были вместе, не расставаясь и на день… Нет! Обеим казалось, что они не переживут этой потери!

Следует ли говорить, что остаток ночи прошел без сна? Фрида пыталась дать дочерям напутствие на будущее, но всех слов мира не хватило бы, чтобы сделать это. Да и Милена с Селеной вряд ли могли воспринимать что-либо сказанное.

Наутро их всех троих под конвоем, как преступниц, вывели на деревенскую площадь. Глаза сестер были опухшими и красными от слез. Фрида все еще старалась держаться, ради дочерей, но ее лицо было бледнее мела, а губы дрожали.

Ударными темпами за один день и одну ночь возвели эшафот. Столб обложили дровами и хворостом. К этому самому столбу и привязали Фриду. Толпа, а собралась вся деревня и обитатели замка, во главе с бароном, гудела, призывая покарать ведьм. Падре Ансельмо зачитал приговор.

Но сестры ничего этого не слышали. Их словно парализовало. Они, не открываясь смотрели на мать, привязанную к позорному столбу. В каком-то немом отупении следили, как зажигают факелы и подносят их к костру. Дрова были очень сухими, и пламя моментально взметнулось вверх, облизывая беззащитную плоть. Площадь моментально заполнила вонь горелого мяса.

Никакая сила воли не могла справиться с такой адской болью. Фрида закричала, потом еще раз и еще. Каждый крик матери острыми ножами впивался в души сестер. Редкие слезинки скатывались по их щекам, но плакать они не могли. Глядя на эту душераздирающую сцену, Селена и Милена словно окаменели. Их лица не выражали ничего. Но это вовсе не значило, что девушки не страдали. Страдали, и еще как! Обеим казалось, что вместе с телом матери горят и их собственные души. Что-то умирало в них навсегда. Их мир, в котором они счастливо прожили почти пятнадцать лет своей жизни, в одночасье рухнул.

Крики умирающей затихли. Жадный огонь пожрал все практически без остатка. Прах колдуньи должны были развеять над рекой или перекрестком дорог. Но это действо мало кому было интересно, и толпа начала расходиться, но падре Ансельмо зычно проговорил:

— Мы еще не покончили с ведьмами! — многие обернулись. — Ведьме Фриде помогали ее дочери, также погрязшие в ереси. Что нам делать с ними?

— Сжечь! Сжечь! — послышались выкрики из толпы. Именно толпы. Разгоряченные первой смертью, людьми это сборище уже быть перестало. Но были редкие сельчане, которые не поддерживали рев толпы. Старательно отводили глаза, и на их лицах отражалась неподдельная скорбь.