Мера отчаяния - Донна Леон

За окном поезда проносились спящие поля венецианских пригородов, и Брунетти спрашивал себя: почему синьору Яковантуоно все кажется таким простым, а ему, Брунетти, таким сложным? Быть может, тот факт, что грабить банки незаконно, отчасти облегчал решение задачи. В конце концов, ведь общество выработало на этот счет определенные правила. Однако ни один закон не запрещал продавать билеты в Таиланд или на Филиппины, и не было ничего противозаконного в покупке такого билета. Закон также не интересовало, чем турист намерен заниматься, прибыв в пункт назначения. Это как с богохульством: законы, предписывающие наказание за него, вроде бы имеются где-то в особом пограничном юридическом пространстве, но реальных доказательств их существования не было и нет.

Последние несколько месяцев итальянские газеты и журналы стали публиковать статьи, в которых эксперты всех мастей анализировали международный секс-туризм с точки зрения статистики, психологии, социологии, — этакий «научный» подход прессы к «клубничке». Брунетти вспомнил, что в некоторых изданиях даже печатались фотографии неполовозрелых девочек, маленькие личики были затушеваны при помощи какой-то компьютерной программы. Подписи сообщали, что они работают в камбоджийском борделе. При виде их нераспустившихся грудей душа наполнялась негодованием.

Однако помимо газетных публикаций он читал отчеты Интерпола о сексуальном рабстве и знал, что разница в цифрах — это относилось как к клиентам, так и (он не мог подобрать другого слова) к жертвам — достигала полумиллиона. Он предпочитал верить в наименьшую из них: если смириться с наибольшей — жить не хочется.

Ярость Паолы вызвала самая последняя статья — кажется, она появилась в «Панораме». Первые воинственные ноты прозвучали в голосе жены две недели назад, когда она прокричала из кабинета:

— Bastardi![10]— Это слово воскресным днем разрушило мир в семье.

Теперь же Брунетти боялся, что произошли гораздо более серьезные перемены.

Ему не пришлось заглядывать к ней в комнату: она как фурия вылетела оттуда в гостиную, сжимая в правой руке сложенный трубочкой журнал, и без каких-либо предисловий выпалила:

— Послушай-ка, что тут пишут, Гвидо! — Паола развернула журнал, расправила страницы о колено, выпрямилась и начала читать: — «Педофил, как следует из семантики этого слова, — это тот, кто, вне всяких сомнений, любит детей». — Она остановилась и посмотрела на него через всю комнату.

— А насильники, судя по всему, любят женщин? — спросил Брунетти.

— Ты можешь в это поверить? — воскликнула Паола, проигнорировав его ироническое замечание. — Один из ведущих журналов страны — и печатает подобное дерьмо! Одному Богу известно, как такое возможно! — Она взглянула на страницу и добавила: — Автор при этом преподает социологию. Господи, у этих людей совести нет, что ли? Когда же, наконец, хоть кто-нибудь в этой отвратительной стране признается, что мы сами несем ответственность за свои поступки, вместо того чтоб обвинять общество или, не дай бог, жертву?

Брунетти никогда не умел отвечать на подобные вопросы, поэтому не стал и пытаться. Вместо этого он попросил ее рассказать, что еще написано в статье.

И она поведала ему следующую историю, хотя гнев ее нисколько не уменьшился оттого, что пришлось собраться с мыслями и четко изложить суть дела. Как и положено обзорной статье, эта содержала в себе упоминание всех знаменитых на сегодняшний день мест: Пномпеня, Бангкока, Манилы, после чего автор перемещался поближе к дому и описывал недавние происшествия в Бельгии и Италии. Но ее возмутил тон, и Брунетти вынужден был признать, что ему он тоже отвратителен: начав с оглушительного утверждения, дескать, педофилы любят детей, социологический обозреватель журнала с полной серьезностью объяснял, что это общество с его вседозволенностью толкает людей на подобные вещи. А одной из причин, как компетентно заявлял эксперт, является сексуальная привлекательность детей. Ярость помешала Паоле продолжить чтение.

— Секс-туризм, — процедила она сквозь зубы, столь плотно сжатые, что Брунетти видел, как напряглись на ее шее сухожилия. — Господи, подумать только, как это просто: купить билет, заказать тур и отправиться насиловать десятилетних детей! — Она швырнула журнал на спинку дивана и вернулась в свой кабинет. В тот же день, после обеда, Паола придумала способ, как остановить эту индустрию.

Брунетти поначалу показалось, что она шутит, и теперь, оглядываясь на события двухнедельной давности, он с испугом подумал: может, именно его нежелание воспринимать слова Паолы всерьез подлило масло в огонь и заставило ее сделать решительный шаг от слов к делу. Он вспомнил, как спросил ее со снисходительной иронией, намерена ли она в одиночку пресечь целый бизнес.

— Но ведь это незаконно, — увещевал Брунетти жену.

— Что незаконно?

— Бить камнями витрины, Паола.

— А насиловать десятилетних детей — законно?

Брунетти тогда ушел от разговора и теперь вынужден был признать: все случилось потому, что он не нашел ответа на ее вопрос. Получалось, что где-то в мире нет ничего незаконного в изнасиловании десятилетнего ребенка, зато здесь, в Венеции, незаконно разбивать стекла камнями, а его работа заключается в том, чтобы люди этого не делали, и арестовывать тех, кто это себе позволяет. Поезд подошел к станции, замедлил ход и остановился. В руках многих пассажиров, сходивших на платформу, были букеты цветов, завернутые в бумагу, и Брунетти вспомнил, что сегодня первое ноября — День поминовения усопших, когда большинство итальянцев ходит на кладбище и кладет цветы на могилы своих близких. Он чувствовал себя таким несчастным, что мысль об умерших родственниках принесла ему облегчение: он на время отвлекся от тяжелых размышлений. Он не пойдет на кладбище. Он вообще редко туда ходил.

Брунетти решил не возвращаться в квестуру, а сразу отправился домой. Он брел по городу, оставаясь слепым и глухим к его красотам, перебирая в голове разговоры и споры, которые предшествовали решению Паолы.

У нее была привычка расхаживать туда-сюда, пока чистит зубы: бродить по квартире, заходить в спальню. Поэтому он нисколько не удивился, увидев ее три дня назад вечером в дверях спальни с зубной щеткой в руке. Она сказала без каких-либо объяснений:

— Я это сделаю.

Брунетти знал, что она имеет в виду, но не поверил ей, поэтому лишь взглянул на нее и кивнул. На этом все и кончилось, по крайней мере, до тех пор пока звонок Руберти не разбудил его и не лишил покоя.

Он зашел в pasticceria, расположенную рядом с домом, и купил небольшой кулек fave — маленьких миндальных пирожных, которые пекут только в это время года. Кьяра их любит. И, улыбнувшись, заметил про себя: то же самое можно сказать буквально про все съедобное на свете, — тогда его впервые отпустило напряжение, что он испытывал с прошлой ночи.

Дома все было спокойно, но при сложившихся обстоятельствах это мало что значило. Пальто Паолы висело на крючке возле двери, пальто дочери — рядом, ее красный шарф валялся на полу. Брунетти подобрал его и обернул вокруг воротника пальто Кьяры. Потом снял свое и повесил его рядом. «Прямо как в сказке, — подумал он. — Мама, Папа и Маленький Медвежонок».