Поворот на пять градусов, японский стиль - trurle

- Одеяло! - Донесся откуда-то приглушенный голос Кику. - Осторожнее, он тяжелый.

- Кому уж знать, девка, как не тебе. Ты-то мужской вес, небось, и по запаху разберешь. Ха-ха.. - Голос Нобуске резко прервался, раздался резкий хлопок.

- Кику. Меня зовут Кику, член на ножках. А не "девка".

- Кику так Кику. Но и ты давай по-человечески. Не "эй, Нобуске", а "господин Мисаки Нобуске". Можно просто Мисаки-сан.

- И меня тоже. - Голос Азами - Обращайтесь "Маки-сан".

- Да вы, девки, сговорились чтоль? - Звук двойного хлопка. - Да понял я, понял. Кику, а кто ты по фамилии?

Кику ответила только рычанием.

- Да понял я, понял. Не кидайся ты, вот сейчас Тревиса на циновку сгружу. А то уроню ненароком.

В полубеспамятстве я мысленно усмехнулся. Быстро же наши дамы обломали альфа-самца. И двух дней не прошло. Или прошло? Как-то голова кружится. И горло пересохло.

На второе пробуждение, я уже не трясся от холода. Но сушняк был зверским. Каким образом в темноте я нащупал миску с водой - сам не помню. Но вылакал все, что не пролил. Ощупал место своего пребывания.

Тело - в грязи и каке-то липкое. Одежда непонятная, но штаны, кроссовки и трусы, уцелевшие после попадания - пропали в неизвестном направлении. От одежды двадцать первого века только носки и остались.

Поо мной - циновка, или скорее мат, сплетенный из растительного волокна. Не похож на бабмуковые японские маты, на ощупь по крайней мере. Грубая фактура - наверное, тростник, характерный для южно-азиатских поделок. Подушки не наблюдается.

Я облегченно развалилился обратно, пристроив под голову скомканное одеяло. Значит, мне тогда белые медведи не зря почудилилсь. То есть, получается, не медведи, а матросы в белой "тропической" форме. Подоспела, получается, гуманитарная помощь. Небось как получили вести о катастрофе, на всех парах откуда-то из Вьетнама помчались. Нет, из Вьетнама бы так быстро не успели бы. Скорее, из Тайваня какого-нибудь.

Рядом кто-то заворочался.

- Тревис, спишь? - Хриплый с просонья голос Нобуске.

- Нет, только проснулся. Какое сегодня число?

- Пятое. Ты два дня валялся. Самое веселье пропустил. И теперь в долгах по уши.

- В смысле? - Я напрягся, потряс головой.

- Тут вчера был натуральная резня. Сначала полицейские корейцев с профсоюзниками и коммуняками собирали, якобы для защиты от линчевания. А потом прямо на соседней улице того.

- Того? Я что-то плохо соображаю. Воды нет?

- Сейчас принесу. - Зашаркали шаги, перемежающиеся матюками, когда важный господин Мисаки наталкивался в темноте на мебель, стенки и углы дверного проема. - А того значит, что головы им снесли. Прямо на проезжей части. Порывались и тебе, уж больно но коммуняку похож, но я оябуна попросил, он тебя прикрыл и помог спрятать.

- Оябуна? - Что-то я туплю.

- Да ты уже знаком. Симада его фамилия. Большой человек в портовом профсоюзе.

Порт, оябун, оппозиция к полиции. Что-то такое припоминается. О происхождении одного из кланов якудзы из профсоюзов портовых рабочих. Да уж, если тут полиция профсоюзникам головы рубит без суда и следствия, то уже ясно, куда дело докатится.

- Держи, пей. - Нобуске впихнул очередную миску мне в руки. - Не знаю, как хорошо ты наши обычаи знаешь, но помни. За спасенную жизнь отдают десятикратно. Так что не сильно наглей с господином Симада.

- Понял. - Да что тут не понять. Продали меня в долговое рабство. Это, постойте, в 1923 году. Да уж, пропускать веселье, даже по болезни, в данную историческую эпоху сильно чревато.

Глава 6. Шестеренки и шарашка по-японски.

К счастью, мой тиф обошелся без осложнений. На следующее утро я уже сам ходил до сортирной дыры, а к десятому сентября - заскучал упражняться с детьми в языковых архаизмах. Да, на меня свалили осиротевший детский сад. Условно прощенный Даичи и стеснительная Рика так и не подружились, но чтобы эксплуатировать меня - у них обоих наглости уже хватало.

Так что на десятое утро я встал пораньше, выжрал свою порцию кукурузы с рисом (продовольственный кризис, однако) и обозначил Нобуске хук под печень. Нет, не потому, что жить надоело. Здесь так принято. Нарочитая грубость, причудливо сочетаемая с правилами вежливости. Этим хуком я обозначил, что претендую на серьезный разговор, и одновременно показал, что вполне здоров. А вот если бы я так начал разговор с незнакомцем, можно было бы и дурную голову потерять. Сложно все это, пусть и узнаваемо в Японии цифрового века.

- Чего тебе? Совсем оклемался? - Лидер легко ушел от удара.

- Готов отрабатывать долг. Буду трудиться, не покладая рук.

- Ну-ну. - Скептически скривился Нобуске. - Ты бы еще не покладая члена пообещал бы, тогда