Исповедь «святой грешницы». Любовный дневник эпохи Возрождения - Лукреция Борджиа

Ваше Святейшество, мне крайне неловко описывать то, что я знаю о жизни семьи Борджиа и других знатных семьях.

Повторно нижайше прошу Вас освободить меня от такой исповеди и уверяю, что готова исповедаться любому присланному Вашим Святейшеством священнику, кем бы тот ни был.

Прошу не считать это нежеланием быть откровенной, а всего лишь неумением складно и последовательно рассказывать о чем бы то ни было. Мои способности поэта ничтожны и едва ли достаточны для связного повестования.

Кухня конца XV века в состоятельных домах была разнообразной и иногда замысловатой. В Риме уже знали множество приправ и щедро их использовали. Иногда слишком щедро, несмотря на высокую стоимость специй. Едва ли нам понравилась бы смесь имбиря, корицы, галангового корня, шафрана, гвоздики и сахара.

Вот пример соуса камелин, который упоминает Лукреция:

перетереть имбирь, корицу, шафран и мускатный орех, сдобрить уксусом. Корку белого хлеба размочить в холодной воде, растереть, сдобрить вином и отжать. Смешать с перетертыми специями, прокипятить, добавив в конце коричневый сахар.

Камелин добавляли практически к любому мясу.

Еще вариант этого соуса:

смешать имбирь, сушеные цветы кассии, гвоздику, райские зерна, шелуху мускатного ореха, длинный перец, отжатый через ткань хлеб, замоченный в уксусе, и соль.

Райские зерна – aframomum meleguetta – растение семейства имбирных, его горошины похожи на горошины перца. Вкус менее острый, чем у черного перца, зато великолепный аромат жасмина, лимона, лесного ореха и сливочного масла. Выращивают в Западной Африке, но сейчас в Европе почти не используют, их заменили горошины обычного черного перца.

Кассия – китайский коричник, кору которого используют в качестве заменителя настоящей цейлонской или индийской корицы. Но в рецепте камелина почему-то указаны сушеные бутоны кассии.

Часто использовалось миндальное молоко.

Для этого следовало ошпарить, очистить и измельчить миндаль, сдобрить его водой, в которой варился лук, посолить, довести до кипения и добавить кусочки хлеба для густоты. Если миндальное молоко предназначалось для сладких блюд, луковый отвар заменяли простой водой, а соль большим количеством сахара.

Каплун – кастрированный петух, таким птицам обычно срезали гребень, чтобы не спутать с другими. Считалось, что у этих птиц нежней мясо.

Вероятно, Чезаре наслушался заверений, что употребление мяса кастрированного петуха может способствовать развитию импотенции. Слух нелепый, каплунов использовали часто, а импотенцию вызывало совсем иное, моряки с каравелл Христофора Колумба завезли в Европу «французскую болезнь» – сифилис, который лечили ртутью, но разговор об этом впереди.

Наше представление об огромных тушах быков, вепрей или оленей, жарившихся на вертелах целиком, несколько не соответствует действительности.

Из-за проблем с зубами многие не могли откусить жареное мясо, потому повара обжаренные куски еще и отваривали, а потом перетирали в ступе до кашицы. Едва ли такое мясо было вкусным без использования большого количества приправ.

Но своеобразная каша из мяса или птицы и выглядела не слишком привлекательно. Чтобы вернуть ему презентабельный вид, кашицу сгущали рисовой мукой или крахмалом и придавали форму животного или птицы, а рыбной массой набивали снятую с нее кожу. Конечно, на приготовление такого блюда уходило много времени и сил требовалось тоже немало.

Блюдо из каплуна, которое Лукреция описывает разноцветным, вероятно, представляло собой проваренное и перетертое мясо, загущенное рисовой мукой и щедро сдобренное ароматными добавками. Едва ли ему придавали форму ненавистного Чезаре каплуна, смесь могла просто загустеть в горшочке.

Молочный снег – это взбитые с сахаром сливки.

Тартильоне сфольято – знакомый нам штрудель, тесто для которого готовили на хорошем масле и раскатывали так тонко, чтобы просвечивало насквозь, отчего оно становилось буквально пушистым и таяло во рту. Начинка из поджаренных орехов с медом или засахаренной айвы тоже была обычной.

Тарты – творожные шарики, очень плотные, с множеством приправ, горьких или сладких, которые отваривали, а потом обжаривали на сале до золотистого цвета. Подавали политыми острыми соусами или медом.

Пиры в ванне, о которых упоминает Лукреция, не были чем-то особенным и обычно проходили с участием куртизанок. Благородные дамы не рисковали обнажаться при свидетелях, ведь то, что происходило в альковах за закрытыми дверьми, опасно повторять там, где мог найтись хоть один болтун.

В конце XV века мужчины и женщины мылись в банях вместе, нагота мало кого смущала. Обычно ванна представляла собой большую лохань, поперек которой устанавливалось подобие узкого стола с яствами. Дома состоятельный синьор вполне мог позволить себе устроить пир в ванне с супругой, но нередко это происходило и за пределами семейного очага. Специально приглашенные женщины легкого поведения обслуживали пировавших мужчин, не отходя от стола.

В случае нежелания кого-то из участников заниматься любовью на виду у всех парочка могла уединиться в чане за занавеской, а потом вернуться к остальным.

Непонятно, в каком году мог происходить упоминаемый Лукрецией пир, ведь большую часть времени правления Родриго Борджиа его многолетний соперник Джулиано делла Ровере, потом ставший папой Юлием, отсутствовал в Риме, предпочитая воевать со своим соперником издалека. Вернулся он незадолго до гибели папы Александра, когда Хуана Борджиа уже не было в живых, а сама Лукреция находилась в Ферраре. Едва ли она бывала на таком пиру в ванне одновременно с кардиналом Джулиано делла Ровере, а при папе Юлии Лукреция в Риме не жила.

Сопоставление этих фактов заставляет заподозрить ее во лжи.

Когда Родриго Борджиа стал папой Александром VI, Лукреции только исполнилось двенадцать, едва ли ее шестнадцатилетний брат Хуан (Джованни) Борджиа рискнул привести столь юную сестру на пир в ванне, да еще и с участием ярого противника их отца. Едва ли сам Джулиано делла Ровере обнажился в присутствии детей своего заклятого соперника и стал «просвещать» юную племянницу кардинала К.

Лукреция, с которой ее двоюродная тетка Адриана де Мила не спускала глаз ни днем, ни ночью, просто не могла присутствовать на таком пиру, слишком жесткий присмотр был за девочкой, к тому же обрученной. Адриана де Мила прекрасно понимала, как будет наказана, случись с ее подопечной хоть что-то подобное. Кроме Адрианы де Мила за Лукрецией присматривала и любовница ее отца Джулия Фарнезе, присматривала едва ли не более пристально, чем тетка, но с другой целью – красавице требовалось опорочить Лукрецию перед отцом.

И Хуан Борджиа, как бы ни любил разврат, оказаться в одной лохани с Джулиано делла Ровере тоже не мог.