Пленница тирана - Кира Шарм

Потому что уже поняла, — открыть свое дело так просто не получится. На все нужно здесь разрешение Маниза. А я сомневаюсь, что смогу или сумею договориться с такими людьми. От таких — лучше бежать!

— Через неделю переходишь на первый этаж, — как всегда, окинув меня с ног до головы таким взглядом, как будто моя одежда ничего и близко не скрывает, мрачно сообщил Сармат. — Начинай понемногу присматриваться. По пару часов выходи с сегодняшнего дня в зал.

— Но, — встрепенулась стоящая рядом Дара, — такая же, как и я, помощница по кухне. В отличие от моих двух недель, она уже работала здесь несколько месяцев, — и именно она должна была перейти в официантки.

И мне сразу все это не понравилось, — знала, за те чаевые здесь горло готовы разорвать.

— Со мной споришь? — Сармат метнул на девушку злобный взгляд, и та, вдавив голову в плечи, стала лепетать извинения.

Я бы тоже возразила, — для меня было бы уж точно проще, если бы дождалась своей очереди, — но даже и подумать не посмела. Все равно никому здесь ничье мнение неинтересно, а вот вылететь можно в два счета.

Кто бы подумал, что вместо первого этажа я уже через неделю окажусь на третьем…

Ничего не объясняя, меня просто схватили трое бритоголовых охранников, и, заломив руки за спину, поволокли наверх.

— Я ничего не сделала! — я пыталась как-то выкрутиться, хоть что-то выяснить, — но меня, естественно, никто не стал и слушать

— Заткнись! — процедил кто-то из них, ударив по лицу так, что голова дернулась, и я больно стукнулась о стену. — Заткнись и молись, сука. Хотя — все равно не поможет…

— А она — ничего, — другой дернул на мне футболку и больно сжал грудь, — так, что я заорала, — даже не знаю, от чего больше — от ужаса или действительно от боли, за что получила новый удар.

— Заткнись, сказано. Все равно тебя нам отдадут. Так что — лучше будь поласковей. Тогда и мы, может, с тобой помягче будем, — рука сжала мою грудь еще сильнее, так больно, что выступили слезы, а саму меня насквозь, до низа живота пронзило болью.

— За что? Почему? — всхлипывала я, ничего уже не понимая.

Кроме одного, — прав был брат, когда не хотел, чтобы я здесь работала!

И новая волна ледяного ужаса окатила, заставляя застыть, — никто мне не поможет! Они сделают со мной все, что захотят, — и никто ничего не сможет против них!

— Все равно в расход пойдет, — процедил один из них, толкая меня в какую-то дверь на втором этаже, — кажется, это комната охраны. — Маниз таких сучек не прощает.

От толчка я полетела на пол, ударившись спиной так, что снова выступили слезы и болезненная испарина на всем теле.

— А мы можем попользоваться, пока она еще со всеми конечностями, — хохотнув, он подошел ко мне ближе, широко расставив ноги. — Час-полтора для хозяина ничего не решают.

Дернул меня за волосы вперед, — так, что лицо уперлось в его брюки.

Расстегнул ширинку, толкнувшись к моему лицу.

— Покажи мне, сучка, как ты умеешь сосать, — его твердый член, правда, через боксеры, начал тереться по всему моему лицу, — лоб, подбородок, щеки, — и я снова закричала.

— Я ничего не сделала! Отпустите! Если это из-за того, что вместо кухни я была в зале, — так мне Сармат приказал! Спросите у него!

— Заткнись, — меня снова дернули за волосы, теперь уже сзади.

Я их не разбирала, — ни голосов, ни лиц.

В затылок тоже уперлось что-то твердое, начав тереться о голову.

Тот, что стоял сзади, обхватил меня за шею так, что в один миг перед глазами потемнело и стало нечем дышать.

— Рот у тебя не за этим, — смяв губы, разжал их, толкнув мне в рот свои пальцы.

— Соси. Покажи, что ты умеешь.

Нет! Это дурной сон!

Грудь сжали чьи-то руки, — послышался звук разрываемой ткани на груди.

Ослепило от того, как схватили и выкрутили соски.

Я заорала.

— Вот так, да, будешь орать, да, — тот, что толкался в меня членом спереди, прижался мошонкой к подбородку. Тошнотворный запах чужой плоти обжег даже через белье. — Орать и извиваться и захлебываться, — по щеке снова ударила тяжелая рука, голова дернулась, я бессильно сжала руки до крови на ладонях, задыхаясь от рук, что разрывали мой рот.

По подбородку потекла струйка крови, — разбили нос.

— Сладкая сучка, — меня дернули наверх, чьи-то руки начали срывать шорты. — Люблю, когда орут.

— Что сдесь, мать вашу происходит? — прострелил этот кошмар злобный голос Сармата. — Кто сказал, что можно трогать девчонку?

— Так ведь…

— Блядь, я что — сказал, что ее можно драть? Я вам сказал отвести ее к Манизу. Мать вашу, хотите оказаться на ее теперешнем месте? Так не вопрос, — я найду любителей выдрать мужиков в три члена.

— Сармат, — резко вскинулся одни из них, — тот, что пальцы мне в рот засунул.

— К Манизу, наверх, я сказал.

Меня отпустили, — и я, как мешок с картошкой, тупо осела на пол.

Дрожа всем телом, чувствуя, что даже подняться не смогу сейчас.

— Пошла, — меня снова схватили за волосы, и, дернув, так за них и поволокли, не дав возможности подняться.

Почти на четвереньках, ободрав колени, потащили на третий этаж, прямо в зал.

— За что? — я еще пыталась что-то выяснить, но, снова получив удар по лицу, умолкла.

Только теперь поняла, где мы, — на том самом заветном этаже, прямо в ложе самого Маниза.

Безошибочно узнала его, — черные пронзительные глаза, прожигающие так, что Сармат по сравнению с ним — ласковый котенок. И, хоть хозяин, лениво развалившись, потягивал виски из своего бокала, глядя на меня, поваленную у его ног из-под полуприкрытых век, — чувствовала, — его расслабленность — обман. Такой может вот прямо так же, вальяжно откинувшись на спинку в один момент убить голыми руками, — и продолжать при этом цедить свой виски.

— В ее сумочке нашли продукты с кухни, Маниз, — холодно сообщил Сармат откуда-то со стороны.

Боже! Теперь залило пониманием! Не воровать!

За воровство здесь наказывают так строго… Нет, не строго, — просто по-зверски! Как-то мне говорили, что одну из отважившихся на такое после так и не нашли…

— Это не я, — умоляюще подняла на него залитые слезами глаза. — Не я, умоляю вас!

— Ммммм… Вот, значит, вор, таскающий уже неделю с моей кухни? — Маниз прищурился, откинув мои спутавшиеся волосы с лица и погладил по щеке.

И от этого обманичиво спокойного прикосновения стало гораздо страшнее, чем в той комнате, куда меня затащили по дороге.