УТЕС ДРАКОНА. Палеофантастика русской эмиграции - Михаил Фоменко

— Пфа! Громкие слова!

— Может быть. Может быть, Россия действовала себялюбиво. Не спорю. Но история сильнее ее: история направляла ее руку для совершения великого культурного дела. И навербованные египетским правительством полки из детей Африки наносили тяжкие удары этому великому делу, тормозя успех людей белой расы.

Потом пойдем дальше.

Французы в Конго, в Алжире, в Тунисе имеют целую армию из черных воинов. Если, не дай Бог, когда-нибудь моей родине придется вести войну с Францией, черные будут проливать потоками кровь белых.

У вас, бельгийцев, — свои черные полки. У англичан — свои. У итальянцев, — свои.

— Да что же из этого?

Бернштейн, глядя в землю, промолвил задумчиво:

— Я читал когда-то один роман. Кажется, это — английского писателя, Уэльса. Ну, фантазия! Он заглядывает в далекое будущее, рассказывает о том, чего еще нет, но что может быть.

И вот он рассказывает, как люди Европы организуют для собственных целей настоящие полчища уроженцев Африки. Из негров будет состоять тогда, лет через триста, вся полиция, все войска. В момент какой-то народной распри одна партия натравливает на другую, на своих противников, эти орды дикарей, кровожадных, мстящих белому племени за свое порабощение. На развалинах горящих городов чернокожие празднуют свои ужасные оргии. При зареве пожаров льется кровь, совершаются вакханалии. Раб топчет господина.

Бернштейн смолк.

— Что ты этим хочешь сказать? — подошел поближе к нему бельгиец.

Бернштейн устало пожал плечами.

В это время откуда-то, очень, должно быть, издалека, до их лагеря донесся странный звук, напоминающий слабые раскаты грома.

Банга встрепенулся. Бернштейн вскочил на ноги и схватил приставленное к стволу баобаба ружье.

— Что это? Как в ту ночь… там, у поселка кафров! — пробормотал он.

Но звук уже умер. Кругом царила тишина. И путники успокоились.

***

Несколько дней спустя Кайо, все время бродивший по окрестностям отдельно от занявшихся охотой товарищей, заявил, что он, кажется, окончательно установил место погребения негрского Аттилы.

— Вот настоящее русло реки! — объяснял он. — А вот именно сюда был поток отведен: видите? Здесь уцелело подобие перегораживающей русло реки плотины. На берегу видны ясно следы каменной кладки, спускающейся в воду. Внизу, по течению, есть небольшой, весь поросший тростником островок. Я осматривал все растущие на нем деревья. Нет ни одного, возраст которого превышал бы сто лет. Ясно, — островок образовался уже после погребения царька и его сокровищ.

Но почему он образовался? Очень просто: над местом погребения воды реки намыли отмель, которая мало-помалу выросла в целый остров. Ни вверх по течению, ни вниз — до самого «великого озера» — нет ни единого острова. Значит, мое предположение имеет все шансы вероятности. Мало того, как раз на берегу, против того места, где стоит островок, я наткнулся на остатки оружия: бронзовые топоры, цепи, палицы. Порывшись в одном, показавшемся мне подозрительным месте, я нашел кучу полуистлевших костей, массу черепов. Знаете, что я обнаружил? Каждый череп имел одну и ту же метку: раздроблена затылочная кость.

Понимаете ли, что это должно означать?

— Нет. Поясни! — отозвался Бернштейн.

— Очень просто.

Кафрская легенда гласит, что при начале работ по отводу вод реки в другое русло, на берегу было принесено в жертву «духу Похади» триста военнопленных, которые убиты ударами боевой палицы, тела же их зарыты там же. Отсюда сам собою напрашивается соответствующий вывод: мы наткнулись на искомое место. Стоит только произвести бурение в почве островка и, я уверен, щуп найдет где-нибудь вытесанную из камня гробницу «черного Аттилы».

— А где ты достанешь щуп? — спросил, иронически подмигивая товарищу, Бернштейн.

Бельгиец рассердился.

— Ей Богу, вы, словно сговорившись, систематически обескураживаете меня! Это не по-товарищески. Больше даже: это нечестно.

Компаньонам не без труда удалось успокоить не в меру вспыльчивого товарища обещанием, что они отнесутся к его затее самым серьезным образом и окажут ему всевозможное содействие, помогут рыть пробные шурфы в надежде наткнуться на гробницу негрского царька.

В конце концов мир был заключен, и друзья принялись за работу. Потребных инструментов в распоряжении путешественников не было: ни лопат, ни ломов, ни кирок, ни мотыг, само по себе разумеется, в такой глуши раздобыть не было возможности. Но это не остановило привычных к странствованиям по дебрям Африки людей, умевших приспособляться ко всяким обстоятельствам: боевым топором Банга и своими «гиршфэнгэрами»[5] охотники в один час соорудили некоторое подобие маленьких лопаток из стволов молодых деревьев, росших на берегу, и из обломков какой-то доски, прибитой волнами к отмели.

— Но как же мы будем жить? — заинтересовался вопросом Ван-Ховен.

— Поселимся, понятно, на самом острове! — решительно ответил Анри Кайо. — Рукав, отделяющий остров от материка, очень неглубок: полтора метра, максимум, — мы его перейдем вброд.

— Здесь могут оказаться крокодилы! — пробормотал, недоверчиво поглядывая на катившую с тихим ропотом свои мутные воды реку, Бернштейн.

— Вздор! Волков бояться, в лес не ходить! — самоуверенно отозвался Кайо и решительно шагнул в воду. Стоя здесь, он принялся колотить по воде длинным шестом и орать изо всех сил. Банга и Бернштейн помогали ему в этом оригинальном занятии, имевшем целью распугать гадин, если таковые тут водились. В самом деле, несколько в стороне мелькнуло довольно большое тело крокодила, заметно торопившегося уйти от этого места. Едва животное выставило над водой свою голову, как разрывная пуля из карабина Кайо ударилась в короткую шею, взорвалась, отрывая начисто безобразную голову пресмыкающегося. Труп, окрашивая кровью воды потока, был увлечен силой течения.

— Недурно для начала! — засмеялся Кайо и в несколько секунд перебрался на островок. Остальные последовали за ним, не исключая и «Зулуса», как был окрещен привязавшийся к охотникам кафрский песик: его перенес на плечах Банга и, путешествуя, должно быть, первый раз в жизни с таким комфортом, собачка оглашала окрестности веселым лаем.

Когда Банга выбрался уже на берег, Бернштейн вполголоса заметил:

— А ведь, в сущности, человек никогда не перестает быть глупцом. До смерти. Право!

— В чем дело? — насупился Кайо, думая, что эти слова относятся к нему и вызваны его упорным желанием производить раскопки на острове.

— В Нижнем Египте, когда я служил хедиву, — сказал Бернштейн, — я наблюдал сотни раз, как приманивают феллахи и арабы крокодилов, привязывая к берегу козу или собачонку. Крокодил идет на их голос.

— Ну, дальше!

— А мы, только что заботившиеся о том, чтобы прогнать крокодилов отсюда, тащим с собою собачонку, которая своим лаем способна разбудить не только крокодилов, но даже самого «негрского Аттилу» в его каменном гробу.

— Глупости! — оборвал его речь Кайо. — Ты, старый друг, с годами становишься ужасно болтливым. Принимайся за