Моё сердце в тебе бьётся - Даша Коэн

И от чего-то с места сдвинуться не смогла. Не выходило. Я просто стояла и слушала, что же будет дальше.

- А я без тебя могу, - совершенно безэмоционально ответил ей Соболевский.

- Но это же не так. Это же неправда! Да, Ник? Да? Скажи, что прощаешь меня. Скажи, что скучал по мне так же, как и я по тебе. Скажи, что я…

- Я скажу, что ты меня достала, Алла.

- Что?

- Что? – издевательски скопировал он ее вопрос.

- Ник, ну прости меня!

- Твою мать! – почти зарычал парень.

- Скажи, что я должна сделать и я это сделаю!

- Свалила!

- Но, Ник!

А затем он что-то говорил ей, злобно, но увы неразборчиво. И как бы сильно я не напрягала слух, расслышать ничего не могла. Только поняла, что после этого Соболевский ушел, а Курочкина осталась там же, на той самой лавке. Она сидела и горько плакала, но я почему-то не чувствовала к ней больше сострадания. Мне казалось, что это справедливо. Ведь и я на прошлой неделе точно так же лила слезы, отмывая в холодной проточной воде свои испачканные волосы.

И всем было плевать. Так же, как и сейчас всем было плевать на Аллу Курочкину.

Надежды на воссоединение с Соболевским у нее рухнули. А у меня на тихую и спокойную жизнь. И уж не знаю почему, но мужская половина моих одноклассников меня больше не трогала, не оскорбляла и вообще практически забыла о моем существовании.

Но вот женская половина.

И Курочкина стояла в авангарде этой травли, что продолжалась до конца седьмого класса. Всего и не описать, но кое-что я запомнила на всю свою оставшуюся жизнь.

Однажды утром, пока я стояла в очереди на вход в школу, мне на шапку и куртку кто-то подсадили трех огромных мадагаскарских тараканов. И вот я подхожу к гардеробу, чтобы раздеться и сдать верхнюю одежду, а потом замечаю, что многие вокруг начинают смеяться надо мной, а потом и снимать на телефоны. Дальше дежурная по раздевалке принимается вопить на весь школьный холл. И мне никогда не забыть ее визг…

- А-а-а, таракан! У нее на шапке таракан! И на куртке! Фу, таракан!!!

Я тут же сбила головной убор с головы, видя, как по полу ползет толстое, коричневое насекомое. От страха и омерзения расплакалась, продолжая торопливо снимать с себя куртку и гадливо отряхиваться под оглушающий хохот толпы учеников. Им было весело! Кто-то так смеялся, что даже заходился в кашле. Кто-то остервенело бил себя по колену, пытаясь сдержать истерику. Кто-то отирал с лица слезы от наплыва положительных эмоций.

- Бомжиха! – орал кто-то.

- Поди перед школой в помойке рылась! – еще выкрикивал кто-то.

- Так дома не кормят, жрать-то нечего, - и эти обидные выкрики, казалось бы, никогда не закончатся.

Но окончательно добил меня именно Соболевский, который, расталкивая вдруг примолкшую толпу, подошел ко мне и окинул хмурым взглядом. А потом, очевидно имея за пазухой какую-то еще более гнусную выходку, спросил меня:

- Ты как, Алён? – а видя, что я ничего не отвечаю, скорее всего, от шока, добавил, - Ну, не плач.

Сволочь, правда? И так проникновенно в глаза мне смотрел, как будто действительно переживал за меня. Поддайся я тогда на эту сладкую провокацию и мне бы светил новый виток зубодробильных насмешек. Ну уж нет!

- Руки от меня убери, - огрызнулась я и зло вытерла соль с мокрых щек, - и больше никогда меня не трогай! Ты такое же ничтожество, как и все они, - буквально выплюнула я ему в лицо, наслаждаясь эффектом, что произвели на Соболевского мои слова.

А потом наконец-то пришла охрана вместе с директором школы и спасла меня из этого ада.

Первый урок я пропустила. У меня на фоне всего этого случился нервный срыв, пришлось отпаивать меня успокоительным в медбоксе. Не то, что от вида тараканов и того, что надо мной в который раз посмеялись, а от того, что я позволила этим уродам довести себя до слез.

В школу даже вызвали моих родителей тогда. Провели разговоры, я в который раз слезно просила у отца перевода. Но он вновь ответил отказом.

- Ничего страшного не случилось. Подумаешь, таракан…

И никого тогда не наказали. Ни-Ко-Го!!! Только видео ползающих по мне насекомых еще долго мусолила вся школа. Забавлялись детки. Тешились…

Потом была еще мышь в сумке. Но мне кажется, зачинщик этой расчудесной шутки не оценил размах мероприятия и по факту визжала не только я, а почти вся женская половина класса.

И только Соболевский сидел за своей партой неподвижно и, поджав недовольно губы, смотрел на то, как я взобралась на подоконник и почти слилась с откосом. Что значит его взгляд я не знала. Быть может недоволен тем, что живет бок о бок с девчонкой, которая разводит тараканов и грызунов. Черт его знает.

На новогодний утренник меня облили синей краской.

На четырнадцатое февраля красной.

В преддверии восьмого марта привязали мои шнурки к стулу. Боже, и как они вообще это провернули? Но да, я упала тогда и больно ударилась, когда резко встала, не почувствовав подвоха. Сбитые колени, локти и шишка на голове.

И вновь смеялись все. Все, кроме Соболевского, который, смотря на меня, переломил карандаш на две части.

А потом все издевательства надо мной отошли на второй план, ведь я снова подслушала сплетниц Риту и Марину, что с пеной у рта обсуждали Соболевского уже где-то в середине апреля.

- Говорят, Соболь от нас сваливает. Они с отцом переезжают и в восьмой класс он пойдет учиться уже в другую школу.

- Да ладно?

- Ага.

- Алка умрет от горя.

- Эх, и не только Алка…

А я была готова умереть от радости! Боже, какие чудесные новости! И надежда моя снова воскресла и расцвела буйным цветом…

Да, да, осталось потерпеть-то всего ничего! И больше никогда я этого гада не увижу.

Никогда!!!

POV Алёна

- Вот же напасть, - покусывала я нервно губы, пока рассматривала свое отражение в стареньком, побитом временем зеркале.

А потом полезла в шифоньер, чтобы выудить оттуда новую блузку, купленную мне мамой для следующего учебного года на распродаже. А затем и свитер в придачу. Нацепила на себя тряпки и облегченно выдохнула. Не видно! Отлично! Да и, благо, весна в этом году выдалась холодной и дождливой, есть за чем спрятаться.

Короче, вы еще не знаете, но к концу седьмого класса мое тело вдруг решило, что пора начать меняться. Сначала было не так уж и заметно, но время шло и мои изменения уже было трудно скрывать под школьной формой. Благо учебный год подходил к концу, и я молилась, чтобы никто в классе не заметил мои метаморфозы, ибо новая волна насмешек хлынула бы на меня и сбила с ног — это я знала как дважды два. Моим одноклассникам-упырям только повод дай – загрызут, весело повизгивая.