Я дрался в Афгане. Фронт без линии фронта - Александр Ильюшечкин

Отношение к раненым солдатам в госпитале было замечательным. Я благодарен врачам и медсестрам за их труд. Те из них, кто был постарше, относились к нам как к своим детям, ровесники — как к братьям.

Одного парня, который был родом из Сочи, привезли с прострелом позвоночника. Ему сильно повезло — пуля прошила спину и прошла между отростками позвоночника, не повредив его и лишь слегка задев по касательной, от этого удара у парня отнялись ноги. Когда раненого только привезли в госпиталь, то врачи думали, что он навсегда останется инвалидом, но, посмотрев снимки, обнаружили, что ранение несерьезное, и сказали, что скоро парень вновь почувствует ноги. Так и произошло: спустя несколько дней он был «как огурчик».

Я повсюду носил с собой блокнот с фамилиями и адресами сослуживцев, в нем же я хранил деньги, которые собирал на дембель. А когда меня привезли на операцию, я положил его под подушку, а потом было уже не до блокнота, и я про него забыл. Сегодня я пытаюсь найти ребят, с которыми лежал в госпитале, через Интернет, но пока безрезультатно.

— Вносились ли какие-либо усовершенствования в униформу?

— Да. Мы многое шили сами. Самодельные разгрузки, например, делались из того же бронежилета: вынимались стальные пластины, и бронежилет перешивался в так называемый «бюстгальтер» с необходимым количеством карманов под автоматные магазины.

— Как было организовано обеспечение продуктами?

— Мы постоянно недоедали и недопивали. Хлеб порой не привозили месяцами, а про мясо и говорить не приходится. Тушенка и другие консервы надоели до того, что на них не хотелось смотреть, особенно сильная была изжога от минтая в томате.

Рядом с нами была пустовавшая деревня, полностью заминированная нашими же саперами, неподалеку были и напичканные минами поля, на которых росли помидоры и персики. Так эти поля служили нам чем-то наподобие огорода: мы собирали фрукты и овощи среди мин. На одном из этих полей подорвался наш лейтенант — он не знал о минах и, решив сократить путь, пошел по полю. Лейтенант наступил сразу на три мины, ему оторвало обе ноги, он остался в живых, нам удалось его вытащить.

Однажды ночью нас обстреливали уже часа три подряд, все забились кто куда, постоянно отстреливаясь. Вдруг на поле откуда-то выскочил бык. Все бойцы стали высовываться из укрытий и палить уже не по душманам, а в быка. Шквалом огня животное удалось пристрелить. А когда все стихло, шестеро человек поползли к туше по-пластунски и, оттащив ее к кустам, принялись разделывать. Следующие два-три дня у нас был праздник — мяса хватило и для себя, и для соседей, одно было плохо: его было негде хранить, и оно очень быстро портилось на жаре.

Воду нам не подвозили, мы набирали ее в арыке, дезинфицируя специальными таблетками. Иногда таблеток не было или про них попросту забывали, очень многие переболели желтухой. Тифа у нас не было, но зато было море вшей.

— Какими были взаимоотношения с местным населением?

— Афганцы хорошо помнят добро. Как-то мы с другом сидели в «секрете» в горах и увидели шедшего по дороге молодого афганца, которому было не больше двенадцати лет. По утрам в горах было очень холодно, а бедный парень был в легкой одежде и в калошах, нес на себе связку хвороста. Увидев, что его трясет от холода, я подозвал мальчика к себе. Я снял с рук и отдал ему свои теплые рукавицы, парень взял их и, сказав «ташакур» («спасибо»), поспешил дальше. А спустя пару недель ребята пошли в дукан за хлебом и вернулись ни с чем — афганцы сказали, что хлеба у них нет. Тогда ребята, вспомнив, что у меня там есть друзья, отправили меня договариваться о хлебе.

Зайдя втроем в дукан, мы застали афганцев, отдыхавших в чайхане. В глаза сразу бросилось то, что ели они именно хлеб. Я подошел к ним, спросил хлеб, показал деньги и сказал, что заплачу, однако и мне ответили, что хлеба нет. Я упрекнул афганцев во лжи, а они в ответ показали мне пустые деревянные лотки из-под хлеба. Мы уже собрались было уходить, как к продавцу с криком «Шурави хуб! Шурави хуб!», что означало «Русский хороший!», подбежал тот самый мальчик, которому я подарил рукавицы, и принялся что-то ему рассказывать. Мне был задан вопрос: «Сколько тебе лепешек надо?» Я ответил, что 10–15. Со словами «Скажи мальчику спасибо. Мы тоже можем быть благодарными» продавец ушел в соседнюю комнату и вернулся уже с хлебом. С тех пор хлеб в этом дукане для меня находился всегда.

Я очень удивился, когда увидел местного, который пахал деревянным плугом, сидевшим в чайхане, а рядом с ним стоял новенький японский магнитофон, которых я до этого никогда и не видел, ведь у нас, кроме «Романтики» и еще какой-то ерунды, ничего толком и не было. Причем у афганцев в то время можно было купить любые пленки популярных советских и зарубежных исполнителей, которые и в СССР было непросто достать. Мы и себе купили небольшой магнитофончик.

Еще когда был в Ашхабаде, я увидел, как таможня досматривала летевших из Афганистана дембелей. И вот у одного из ребят они увидели магнитофон, который в Союзе стоил бешеных денег. Скорее всего, таможенники, начав придираться, хотели забрать магнитофон себе, но парень со злости разбил его о землю. Больше таможенники ни к кому приставать не стали.

— Кроссовки носили?

— Да. Почти все мы ходили в кедах и кроссовках, носили джинсы. Когда нас на долгое время перебрасывали далеко от части, то зачастую не было возможности привести себя в порядок и даже побриться, тогда мы выглядели оборванцами и мало походили на солдат.

А однажды кто-то раздобыл много гражданской одежды, и мы, дождавшись, когда уедут по делам ротный и взводный, залезли в модные по тем временам шмотки. Тогда был настоящий праздник, мы успели вдоволь нафотографироваться. Неожиданно вернулся ротный. Увидев эту картину, он начал орать на нас, говоря, что мы и в форме мало похожи на солдат, а сейчас и вовсе выглядим как бог знает кто. Часть одежды ротный собрал и сжег, а остальную куда-то выбросил.

— При перемещении по дорогам ваше подразделение попадало под огонь неприятеля?

— Нас душманы опасались трогать, потому что мы ходили под серьезным прикрытием бронетехники. Они обстреливали в основном беззащитных — колонны «КамАЗов», били по голове и хвосту, после чего принимались за остальную колонну. А когда шел эшелон из бэтээров и БМП, то стрелять по нам отваживались нечасто, хотя случалось и такое, тогда после нескольких выстрелов душманы спешно отходили.

В долине Чарикар не было ни одной ночи, чтобы по нам не стреляли. Зрелище было незабываемым, особенно когда открывали ответный огонь наши «Грады». Но самым удивительным было то, что после обрушенного на душманов шквала огня, под которым тряслась земля, они вновь начинали стрелять, это происходило примерно через полчаса после удара «Градов».

— Ношение бронежилетов и стальных шлемов было обязательным?

— В расположении полка заставляли носить все это. А когда мы стояли на точках, то надевали бронежилеты, только когда выходили в «секрет». Да его и некуда было надевать: из этих же бронежилетов мы нашили себе разгрузок, в которых обычно было четыре кармана под магазины — спереди, некоторые бойцы умудрялись пришивать такие карманы и сзади, а носить и бронежилет и разгрузку одновременно было очень неудобно. Почти у всех в разгрузках были пулеметные магазины. Рожки, примкнутые к автомату, обычно связывали изолентой по два, а иногда и по три между собой, чтобы в бою можно было как можно быстрее перезарядить автомат. Гранаты и сигнальные ракеты, кстати, тоже переносились в разгрузке на специально пришитых для этого лямочках.